что делали мальчики с ручкой мальчик у христа на елке

Достоевский.

Собрание сочинений Ф.М. Достоевского

I. МАЛЬЧИК С РУЧКОЙ

Дети странный народ, они снятся и мерещатся. Перед елкой и в самую елку перед рождеством я все встречал на улице, на известном углу, одного мальчишку, никак не более как лет семи. В страшный мороз он был одет почти по-летнему, но шея у него была обвязана каким-то старьем, — значит его все же кто-то снаряжал, посылая. Он ходил «с ручкой»; это технический термин, значит — просить милостыню. Термин выдумали сами эти мальчики. Таких, как он, множество, они вертятся на вашей дороге и завывают что-то заученное; но этот не завывал и говорил как-то невинно и непривычно и доверчиво смотрел мне в глаза, — стало быть, лишь начинал профессию. На расспросы мои он сообщил, что у него сестра, сидит без работы, больная; может, и правда, но только я узнал потом, что этих мальчишек тьма-тьмущая: их высылают «с ручкой» хотя бы в самый страшный мороз, и если ничего не наберут, то наверно их ждут побои. Набрав копеек, мальчик возвращается с красными, окоченевшими руками в какой-нибудь подвал, где пьянствует какая-нибудь шайка халатников, из тех самых, которые, «забастовав на фабрике под воскресенье в субботу, возвращаются вновь на работу не ранее как в среду вечером». Там, в подвалах, пьянствуют с ними их голодные и битые жены, тут же пищат голодные грудные их дети. Водка, и грязь, и разврат, а главное, водка. С набранными копейками мальчишку тотчас же посылают в кабак, и он приносит еще вина. В забаву и ему иногда нальют в рот косушку и хохочут, когда он, с пресекшимся дыханием, упадет чуть не без памяти на пол.

…и в рот мне водку скверную

Когда он подрастет, его поскорее сбывают куда-нибудь на фабрику, но все, что он заработает, он опять обязан приносить к халатникам, а те опять пропивают. Но уж и до фабрики эти дети становятся совершенными преступниками. Они бродяжат по городу и знают такие места в разных подвалах, в которые можно пролезть и где можно переночевать незаметно. Один из них ночевал несколько ночей сряду у одного дворника в какой-то корзине, и тот его так и не замечал. Само собою, становятся воришками. Воровство обращается в страсть даже у восьмилетних детей, иногда даже без всякого сознания о преступности действия. Под конец переносят все — голод, холод, побои, — только за одно, за свободу, и убегают от своих халатников бродяжить уже от себя. Это дикое существо не понимает иногда ничего, ни где он живет, ни какой он нации, есть ли бог, есть ли государь; даже такие передают об них вещи, что невероятно слышать, и, однако же, всё факты.

Источник

Мальчик у Христа на ёлке — Достоевский Ф.М.

Мальчик у Христа на ёлке

I. Маль­чик с ручкой

Дети стран­ный народ, они снятся и мере­щатся. Перед ёлкой и в самую ёлку перед Рож­де­ством я все встре­чал на улице, на извест­ном углу, одного маль­чишку, никак не более как лет семи. В страш­ный мороз он был одет почти по-лет­нему, но шея у него была обвя­зана каким-то ста­рьем, — зна­чит его все же кто-то сна­ря­жал, посы­лая. Он ходил «с руч­кой»; это тех­ни­че­ский тер­мин, зна­чит — про­сить мило­стыню. Тер­мин выду­мали сами эти маль­чики. Таких, как он, мно­же­ство, они вер­тятся на вашей дороге и завы­вают что-то заучен­ное; но этот не завы­вал и гово­рил как-то невинно и непри­вычно и довер­чиво смот­рел мне в глаза, — стало быть, лишь начи­нал про­фес­сию. На рас­спросы мои он сооб­щил, что у него сестра, сидит без работы, боль­ная; может, и правда, но только я узнал потом, что этих маль­чи­шек тьма-тьму­щая: их высы­лают «с руч­кой» хотя бы в самый страш­ный мороз, и если ничего не набе­рут, то наверно их ждут побои. Набрав копеек, маль­чик воз­вра­ща­ется с крас­ными, око­че­нев­шими руками в какой-нибудь под­вал, где пьян­ствует какая-нибудь шайка халат­ни­ков, из тех самых, кото­рые, «заба­сто­вав на фаб­рике под вос­кре­се­нье в суб­боту, воз­вра­ща­ются вновь на работу не ранее как в среду вече­ром». Там, в под­ва­лах, пьян­ствуют с ними их голод­ные и битые жены, тут же пищат голод­ные груд­ные их дети. Водка, и грязь, и раз­врат, а глав­ное, водка. С набран­ными копей­ками маль­чишку тот­час же посы­лают в кабак, и он при­но­сит еще вина. В забаву и ему ино­гда нальют в рот косушку и хохо­чут, когда он, с пре­сек­шимся дыха­нием, упа­дет чуть не без памяти на пол.

…и в рот мне водку скверную
Без­жа­лостно вливал…

Когда он под­рас­тет, его поско­рее сбы­вают куда-нибудь на фаб­рику, но все, что он зара­бо­тает, он опять обя­зан при­но­сить к халат­ни­кам, а те опять про­пи­вают. Но уж и до фаб­рики эти дети ста­но­вятся совер­шен­ными пре­ступ­ни­ками. Они бро­дя­жат по городу и знают такие места в раз­ных под­ва­лах, в кото­рые можно про­лезть и где можно пере­но­че­вать неза­метно. Один из них ноче­вал несколько ночей сряду у одного двор­ника в какой-то кор­зине, и тот его так и не заме­чал. Само собою, ста­но­вятся вориш­ками. Воров­ство обра­ща­ется в страсть даже у вось­ми­лет­них детей, ино­гда даже без вся­кого созна­ния о пре­ступ­но­сти дей­ствия. Под конец пере­но­сят все — голод, холод, побои, — только за одно, за сво­боду, и убе­гают от своих халат­ни­ков бро­дя­жить уже от себя. Это дикое суще­ство не пони­мает ино­гда ничего, ни где он живет, ни какой он нации, есть ли Бог, есть ли госу­дарь; даже такие пере­дают об них вещи, что неве­ро­ятно слы­шать, и, однако же, всё факты.

II. Маль­чик у Хри­ста на ёлке

Но я рома­нист, и, кажется, одну «исто­рию» сам сочи­нил. Почему я пишу: «кажется», ведь я сам знаю наверно, что сочи­нил, но мне все мере­щится, что это где-то и когда-то слу­чи­лось, именно это слу­чи­лось как раз нака­нуне рож­де­ства, в каком-то огром­ном городе и в ужас­ный мороз.

Мере­щится мне, был в под­вале маль­чик, но еще очень малень­кий, лет шести или даже менее. Этот маль­чик проснулся утром в сыром и холод­ном под­вале. Одет он был в какой-то хала­тик и дро­жал. Дыха­ние его выле­тало белым паром, и он, сидя в углу на сун­дуке, от скуки нарочно пус­кал этот пар изо рта и забав­лялся, смотря, как он выле­тает. Но ему очень хоте­лось кушать. Он несколько раз с утра под­хо­дил к нарам, где на тон­кой, как блин, под­стилке и на каком-то узле под голо­вой вме­сто подушки лежала боль­ная мать его. Как она здесь очу­ти­лась? Должно быть, при­е­хала со своим маль­чи­ком из чужого города и вдруг захво­рала. Хозяйку углов захва­тили еще два дня тому в поли­цию; жильцы раз­бре­лись, дело празд­нич­ное, а остав­шийся один халат­ник уже целые сутки лежал мертво пья­ный, не дождав­шись и празд­ника. В дру­гом углу ком­наты сто­нала от рев­ма­тизма какая-то вось­ми­де­ся­ти­лет­няя ста­ру­шонка, жив­шая когда-то и где-то в нянь­ках, а теперь поми­рав­шая оди­ноко, охая, брюзжа и ворча на маль­чика, так что он уже стал бояться под­хо­дить к ее углу близко. Напиться-то он где-то достал в сенях, но корочки нигде не нашел и раз в деся­тый уже под­хо­дил раз­бу­дить свою маму. Жутко стало ему, нако­нец, в тем­ноте: давно уже начался вечер, а огня не зажи­гали. Ощу­пав лицо мамы, он поди­вился, что она совсем не дви­га­ется и стала такая же холод­ная, как стена. «Очень уж здесь холодно», — поду­мал он, постоял немного, бес­со­зна­тельно забыв свою руку на плече покой­ницы, потом дох­нул на свои паль­чики, чтоб ото­греть их, и вдруг, наша­рив на нарах свой кар­ту­зишко, поти­хоньку, ощу­пью, пошел из под­вала. Он еще бы и раньше пошел, да все боялся вверху, на лест­нице, боль­шой собаки, кото­рая выла весь день у сосед­ских две­рей. Но собаки уже не было, и он вдруг вышел на улицу.

Гос­поди, какой город! Нико­гда еще он не видал ничего такого. Там, отку­дова он при­е­хал, по ночам такой чер­ный мрак, один фонарь на всю улицу. Дере­вян­ные низень­кие домишки запи­ра­ются став­нями; на улице, чуть смерк­нется — никого, все затво­ря­ются по домам, и только завы­вают целые стаи собак, сотни и тысячи их, воют и лают всю ночь. Но там было зато так тепло и ему давали кушать, а здесь — Гос­поди, кабы поку­шать! И какой здесь стук и гром, какой свет и люди, лошади и кареты, и мороз, мороз! Мерз­лый пар валит от загнан­ных лоша­дей, из жарко дыша­щих морд их; сквозь рых­лый снег зве­нят об камни под­ковы, и все так тол­ка­ются, и, Гос­поди, так хочется поесть, хоть бы кусо­чек какой-нибудь, и так больно стало вдруг паль­чи­кам. Мимо про­шел блю­сти­тель порядка и отвер­нулся, чтоб не заме­тить мальчика.

Вот и опять улица, — ох какая широ­кая! Вот здесь так раз­да­вят наверно; как они все кри­чат, бегут и едут, а свету-то, свету-то! А это что? Ух, какое боль­шое стекло, а за стек­лом ком­ната, а в ком­нате дерево до потолка; это ёлка, а на ёлке сколько огней, сколько золо­тых бума­жек и ябло­ков, а кру­гом тут же куколки, малень­кие лошадки; а по ком­нате бегают дети, наряд­ные, чистень­кие, сме­ются и играют, и едят, и пьют что-то. Вот эта девочка начала с маль­чи­ком тан­це­вать, какая хоро­шень­кая девочка! Вот и музыка, сквозь стекло слышно. Гля­дит маль­чик, дивится, уж и сме­ется, а у него болят уже паль­чики и на нож­ках, а на руках стали совсем крас­ные, уж не сги­ба­ются и больно поше­ве­лить. И вдруг вспом­нил маль­чик про то, что у него так болят паль­чики, запла­кал и побе­жал дальше, и вот опять видит он сквозь дру­гое стекло ком­нату, опять там дере­вья, но на сто­лах пироги, вся­кие — мин­даль­ные, крас­ные, жел­тые, и сидят там четыре бога­тые барыни, а кто при­дет, они тому дают пироги, а отво­ря­ется дверь поми­нутно, вхо­дит к ним с улицы много гос­под. Под­крался маль­чик, отво­рил вдруг дверь и вошел. Ух, как на него закри­чали и зама­хали! Одна барыня подо­шла поско­рее и сунула ему в руку копе­ечку, а сама отво­рила ему дверь на улицу. Как он испу­гался! А копе­ечка тут же выка­ти­лась и зазве­нела по сту­пень­кам: не мог он согнуть свои крас­ные паль­чики и при­дер­жать ее. Выбе­жал маль­чик и пошел поско­рей-поско­рей, а куда, сам не знает. Хочется ему опять запла­кать, да уж боится, и бежит, бежит и на ручки дует. И тоска берет его, потому что стало ему вдруг так оди­ноко и жутко, и вдруг, Гос­поди! Да что ж это опять такое? Стоят люди тол­пой и дивятся: на окне за стек­лом три куклы, малень­кие, разо­де­тые в крас­ные и зеле­ные пла­тьица и совсем-совсем как живые! Какой-то ста­ри­чок сидит и будто бы играет на боль­шой скрипке, два дру­гих стоят тут же и играют на малень­ких скри­поч­ках, и в такт качают голов­ками, и друг на друга смот­рят, и губы у них шеве­лятся, гово­рят, совсем гово­рят, — только вот из-за стекла не слышно. И поду­мал сперва маль­чик, что они живые, а как дога­дался совсем, что это куколки, — вдруг рас­сме­ялся. Нико­гда он не видал таких куко­лок и не знал, что такие есть! И пла­кать-то ему хочется, но так смешно-смешно на куко­лок. Вдруг ему почу­ди­лось, что сзади его кто-то схва­тил за хала­тик: боль­шой злой маль­чик стоял подле и вдруг трес­нул его по голове, сорвал кар­туз, а сам снизу под­дал ему нож­кой. Пока­тился маль­чик наземь, тут закри­чали, обо­млел он, вско­чил и бежать-бежать, и вдруг забе­жал сам не знает куда, в под­во­ротню, на чужой двор, — и при­сел за дро­вами: «Тут не сыщут, да и темно».

При­сел он и скор­чился, а сам отды­шаться не может от страху и вдруг, совсем вдруг, стало так ему хорошо: ручки и ножки вдруг пере­стали болеть и стало так тепло, так тепло, как на печке; вот он весь вздрог­нул: ах, да ведь он было заснул! Как хорошо тут заснуть: «Посижу здесь и пойду опять посмот­реть на куко­лок, — поду­мал маль­чик и усмех­нулся, вспом­нив про них, — совсем как живые. » И вдруг ему послы­ша­лось, что над ним запела его мама песенку. «Мама, я сплю, ах, как тут спать хорошо!»

— Пой­дем ко мне на ёлку, маль­чик, — про­шеп­тал над ним вдруг тихий голос. Он поду­мал было, что это все его мама, но нет, не она; кто же это его позвал, он не видит, но кто-то нагнулся над ним и обнял его в тем­ноте, а он про­тя­нул ему руку и… и вдруг, — о, какой свет! О, какая ёлка! Да и не ёлка это, он и не видал еще таких дере­вьев! Где это он теперь: все бле­стит, все сияет и кру­гом всё куколки, — но нет, это всё маль­чики и девочки, только такие свет­лые, все они кру­жатся около него, летают, все они целуют его, берут его, несут с собою, да и сам он летит, и видит он: смот­рит его мама и сме­ется на него радостно.

— Мама! Мама! Ах, как хорошо тут, мама! — кри­чит ей маль­чик, и опять целу­ется с детьми, и хочется ему рас­ска­зать им поско­рее про тех куко­лок за стек­лом. — Кто вы, маль­чики? Кто вы, девочки? — спра­ши­вает он, сме­ясь и любя их.

— Это «Хри­стова ёлка», — отве­чают они ему. — У Хри­ста все­гда в этот день ёлка для малень­ких дето­чек, у кото­рых там нет своей ёлки… — И узнал он, что маль­чики эти и девочки все были всё такие же, как он, дети, но одни замерзли еще в своих кор­зи­нах, в кото­рых их под­ки­нули на лест­ницы к две­рям петер­бург­ских чинов­ни­ков, дру­гие задох­лись у чухо­нок, от вос­пи­та­тель­ного дома на про­корм­ле­нии, тре­тьи умерли у иссох­шей груди своих мате­рей, во время самар­ского голода, чет­вер­тые задох­лись в ваго­нах тре­тьего класса от смраду, и все-то они теперь здесь, все они теперь как ангелы, все у Хри­ста, и он сам посреди их, и про­сти­рает к ним руки, и бла­го­слов­ляет их и их греш­ных мате­рей… А матери этих детей все стоят тут же, в сто­ронке, и пла­чут; каж­дая узнает сво­его маль­чика или девочку, а они под­ле­тают к ним и целуют их, ути­рают им слезы сво­ими руч­ками и упра­ши­вают их не пла­кать, потому что им здесь так хорошо…

А внизу наутро двор­ники нашли малень­кий тру­пик забе­жав­шего и замерз­шего за дро­вами маль­чика; разыс­кали и его маму… Та умерла еще прежде его; оба сви­де­лись у Гос­пода Бога в небе.

И зачем же я сочи­нил такую исто­рию, так не иду­щую в обык­но­вен­ный разум­ный днев­ник, да еще писа­теля? А еще обе­щал рас­сказы пре­иму­ще­ственно о собы­тиях дей­стви­тель­ных! Но вот в том-то и дело, мне все кажется и мере­щится, что все это могло слу­читься дей­стви­тельно, — то есть то, что про­ис­хо­дило в под­вале и за дро­вами, а там о ёлке у Хри­ста — уж и не знаю, как вам ска­зать, могло ли оно слу­читься, или нет? На то я и рома­нист, чтоб выдумывать.

Источник

Урок литературы «Мальчик с ручкой»: почему люди стоят с протянутой рукой? (По материалам рассказа Ф.М. Достоевского «Мальчик у Христа на елке»)

Разделы: Литература

Урок 1. “Мальчик с ручкой”: почему люди стоят с протянутой рукой?

Цель: формирование активной жизненной позиции; развитие мотивации к преодолению трудностей.

Оборудование: портреты трех писателей (Гончаров, Тургенев, Достоевский), 4 комплекта букв, текст рассказа, текст биографии.

Ход урока

1. Создание проблемная ситуация.

а) Мотивация к началу деятельности.

— Для того, чтобы начать урок, нам нужно понять, о чем он будет, что будет предметом нашего исследования. Об этом вы сможете рассказать мне сами после небольшого соревнования.

Каждая из 4 групп получает одинаковый набор букв, из которых необходимо сложить тему урока. На работу отвести не более 4 минут. За это время учащиеся, не подготовленные заранее к восприятию именно этого рассказа, не смогут справиться с задачей.

б) Беседа по итогам работы.

С чем вы сейчас столкнулись? Что испытали? Что вам сейчас хочется сделать? Кого вы вините в неудаче? Вы приложили достаточно усилий?

Часто ли в вашей жизни: ваших отношениях с одноклассниками, родителями, учителями у вас возникают трудности, которые вы не можете преодолеть?

Целеполагание (выводит учитель, опираясь на ответы детей): Что делать, если трудности кажутся непреодолимыми?

2. Опыт известной личности.

— Среди людей, имена которых остались в памяти поколений, есть те, чья жизнь, кажется, состояла из одних проблем и неразрешимых ситуаций, но между тем, они сумели не только выжить, прославиться, принести пользу обществу, но и сохранить человеческое достоинство. На уроке литературы логично было бы обратиться к биографии писателя.

а) Рассмотрите портреты. Кого вы на них узнаете? В чьем лице вы видите горечь потерь, глубокую думу, след тяжелых испытаний? Может быть, не только лицо, но и сам силуэт вам что-то подскажет?

Обдумайте самостоятельно. Подготовьте аргументированный ответ в группах. Обсуждение.

Вывод о выбранном детьми портрете: имя этого человека, мыслителя, мастера художественного слова, публициста –

ФЕДОР МИХАЙЛОВИЧ ДОСТОЕВСКИЙ (записать в тетрадь).

б) Доводилось ли вам когда-нибудь слышать о том, какие сложные жизненные ситуации он пережил? Хотелось бы узнать?

Работа с текстами биографии. Выпишите в тетрадь1-2 события, которые, на ваш взгляд, было непросто преодолеть, пережить, которые вас удивили, поразили. (Карточки с текстами прилагаются).

в) Что, по вашему мнению, помогло Ф.М. Достоевскому справиться со всеми трудностями? Обдумайте. Подготовьте ответ в группах. Обсуждение.

3. Влияние жизни писателя на его творчество.

— Достоевский был чувствителен, восприимчив к проблемам, бедам людей, находился в напряженном раздумье о том, какое отношение людей друг к другу и к себе поможет преодолеть эти частные, личные неудачи. Особенную боль, страдание он испытывал за детей, которых взрослые обрекли на несчастное детство.

Нам предстоит прочитать удивительный рассказ о Рождестве, о горе и чуде, которые произошли в рождественскую ночь. Он называется “Мальчик у Христа на елке” (записать в тетрадь). Но сегодня мы будем знакомиться только с частью рассказа: “Мальчик с ручкой”.

Учитель читает текст вслух.

4. Размышления над прочитанным.

Беседа: Какие чувства испытали? О чем размышляли? Хотелось ли что-то сделать?

Обдумайте ответ: Как текст связан с теми вопросами, которые мы обсуждали? Поделитесь своими размышлениями в группах. Выступления групп.

Как появляются такие семьи, в которых живут за счет милости окружающих людей? Подавая копеечку, мы помогаем? Хотят ли эти люди изменить свою жизнь? Имеют ли на это внутренние (душевные) силы? В чем главная их проблема?

Учитель подводит итог: мы не можем помочь этим людям, бросив “копеечку”, потому что проблема живет внутри них, они не верят в себя и не хотят бороться с трудностями.

5. Социоигровая деятельность.

Каждая группа – семья, которая находится на грани бедности и нищеты. Остались последние 500 рублей. На что их потратить? Что в этой ситуации сохранить важнее всего и сложнее всего? (Человеческое достоинство)

Обсуждение предложений, подготовленных в группах.

Вывод: необходимо минимализировать затраты на каждодневные бытовые нужды, набраться терпения и вкладывать деньги только в то, что сможет принести хоть какую-то выгоду, прибыль. Например, семена, из которых вырастут овощи, нитки, из которых можно связать одежду и продать ее и т.д.

6. В качестве вывода из всего того, о чем мы говорили на уроке, выберите одну из предложенных цитат, которая наиболее соответствует вашему внутреннему состоянию. (Записать в тетрадь)

1) Лишь тот побежден, кто признал себя побежденным.

2) Человек лишь там чего-то добивается, где он верит в свои силы.

3)Все жизненные правила следует черпать только в мужестве.

4) Признавшийся в своей слабости человек становится сильнее.

5) Снег выпадает, чтобы мерзли ноги; дождь идет, чтобы мокло тело; беда приходит, чтобы ее переносили достойно.

7. Возвращение к первому заданию.

— Записав любое из этих высказываний, вы дали себе хороший совет. Мы пока не признали себя побежденными. Поэтому я предлагаю вернуться к первому заданию и попробовать еще раз, используя полученные знания, составить предложение, которое отражает тему нашего урока.

8. Рефлексия. Подумайте, что же вы будете делать, если трудности будут вам казаться непреодолимыми?

9. Домашнее задание: прочитать рассказ “Мальчик у Христа на Елке”.

Источник

Мальчик у Христа на елке

Федор Достоевский

Возрастная категория: 12+

Читайте прямо сейчас рассказ Федора Достоевского

Мальчик у Христа на елке

Дети – странный народ, они снятся и мерещатся. Перед елкой и в самую елку перед Рождеством я все встречал на улице, на известном углу, одного мальчишку, никак не более как лет семи. В страшный мороз он был одет почти по-летнему, но шея у него была обвязана каким-то старьем – значит, его все же кто-то снаряжал, посылая. Он ходил «с ручкой»: это технический термин, значит – просить милостыню. Термин выдумали сами эти мальчики. Таких, как он, множество, они вертятся на вашей дороге и завывают что-то заученное; но этот не завывал и говорил как-то невинно и непривычно и доверчиво смотрел мне в глаза – стало быть, лишь начинал профессию. На расспросы мои он сообщил, что у него сестра, сидит без работы, больная; может, и правда, но только я узнал потом, что этих мальчишек тьма-тьмущая: их высылают «с ручкой» хотя бы в самый страшный мороз, и если ничего не наберут, то, наверно, их ждут побои. Набрав копеек, мальчик возвращается с красными, окоченевшими руками в какой-нибудь подвал, где пьянствует какая-нибудь шайка халатников, из тех самых, которые, «забастовав на фабрике под воскресенье в субботу, возвращаются вновь на работу не ранее как в среду вечером». Там, в подвалах, пьянствуют с ними их голодные и битые жены, тут же пищат голодные грудные их дети. Водка, и грязь, и разврат, а главное, водка. С набранными копейками мальчишку тотчас же посылают в кабак, и он приносит еще вина. В забаву и ему иногда нальют в рот косушку и хохочут, когда он, с пресекшимся дыханием, упадет чуть не без памяти на пол,

…и в рот мне водку скверную

Когда он подрастет, его поскорее сбывают куда-нибудь на фабрику, но все, что он заработает, он опять обязан приносить к халатникам, а те опять пропивают. Но уж и до фабрики эти дети становятся совершенными преступниками. Они бродяжат по городу и знают такие места в разных подвалах, в которые можно пролезть и где можно переночевать незаметно. Один из них ночевал несколько ночей сряду у одного дворника в какой-то корзине, и тот его так и не замечал. Само собою, становятся воришками. Воровство обращается в страсть даже у восьмилетних детей, иногда даже без всякого сознания о преступности действия. Под конец переносят все – голод, холод, побои – только за одно, за свободу, и убегают от своих халатников бродяжить уже от себя. Это дикое существо не понимает иногда ничего: ни где он живет, ни какой он нации, есть ли Бог, есть ли государь; даже такие передают об них вещи, что невероятно слышать, и, однако же, всё факты.

II. Мальчик у Христа на елке

Но я романист и, кажется, одну «историю» сам сочинил. Почему я пишу: «кажется», ведь я сам знаю наверно, что сочинил, но мне все мерещится, что это где-то и когда-то случилось, именно это случилось как раз накануне Рождества, в каком-то огромном городе и в ужасный мороз.

Мерещится мне, был в подвале мальчик, но еще очень маленький, лет шести или даже менее. Этот мальчик проснулся утром в сыром и холодном подвале. Одет он был в какой-то халатик и дрожал. Дыхание его вылетало белым паром, и он, сидя в углу на сундуке, от скуки нарочно пускал этот пар изо рта и забавлялся, смотря, как он вылетает. Но ему очень хотелось кушать. Он несколько раз с утра подходил к нарам, где на тонкой, как блин, подстилке и на каком-то узле под головой вместо подушки лежала больная мать его. Как она здесь очутилась? Должно быть, приехала с своим мальчиком из чужого города и вдруг захворала. Хозяйку углов захватили еще два дня тому в полицию; жильцы разбрелись, дело праздничное, а оставшийся один халатник уже целые сутки лежал мертво пьяный, не дождавшись и праздника. В другом углу комнаты стонала от ревматизма какая-то восьмидесятилетняя старушонка, жившая когда-то и где-то в няньках, а теперь помиравшая одиноко, охая, брюзжа и ворча на мальчика, так что он уже стал бояться подходить к ее углу близко. Напиться-то он где-то достал в сенях, но корочки нигде не нашел и раз в десятый уже подходил разбудить свою маму. Жутко стало ему, наконец, в темноте: давно уже начался вечер, а огня не зажигали. Ощупав лицо мамы, он подивился, что она совсем не двигается и стала такая же холодная, как стена. «Очень уж здесь холодно», – подумал он, постоял немного, бессознательно забыв свою руку на плече покойницы, потом дохнул на свои пальчики, чтоб отогреть их, и вдруг, нашарив на нарах свой картузишко, потихоньку, ощупью, пошел из подвала. Он еще бы и раньше пошел, да все боялся вверху, на лестнице, большой собаки, которая выла весь день у соседских дверей. Но собаки уже не было, и он вдруг вышел на улицу.

Господи, какой город! Никогда еще он не видал ничего такого. Там, откудова он приехал, по ночам такой черный мрак, один фонарь на всю улицу. Деревянные низенькие домишки запираются ставнями; на улице, чуть смеркнется – никого, все затворяются по домам, и только завывают целые стаи собак, сотни и тысячи их, воют и лают всю ночь. Но там было зато так тепло, и ему давали кушать, а здесь – господи, кабы покушать! И какой здесь стук и гром, какой свет и люди, лошади и кареты, и мороз, мороз! Мерзлый пар валит от загнанных лошадей, из жарко дышащих морд их; сквозь рыхлый снег звенят об камни подковы, и все так толкаются, и, господи, так хочется поесть, хоть бы кусочек какой-нибудь, и так больно стало вдруг пальчикам. Мимо прошел блюститель порядка и отвернулся, чтоб не заметить мальчика.

Вот и опять улица – ох какая широкая! Вот здесь так раздавят наверно; как они все кричат, бегут и едут, а свету-то, свету-то! А это что? Ух, какое большое стекло, а за стеклом комната, а в комнате дерево до потолка; это елка, а на елке сколько огней, сколько золотых бумажек и яблоков, а кругом тут же куколки, маленькие лошадки; а по комнате бегают дети, нарядные, чистенькие, смеются и играют, и едят, и пьют что-то. Вот эта девочка начала с мальчиком танцевать, какая хорошенькая девочка! Вот и музыка, сквозь стекло слышно. Глядит мальчик, дивится, уж и смеется, а у него болят уже пальчики и на ножках, а на руках стали совсем красные, уж не сгибаются и больно пошевелить. И вдруг вспомнил мальчик про то, что у него так болят пальчики, заплакал и побежал дальше, и вот опять видит он сквозь другое стекло комнату, опять там деревья, но на столах пироги, всякие – миндальные, красные, желтые, и сидят там четыре богатые барыни, а кто придет, они тому дают пироги, а отворяется дверь поминутно, входит к ним с улицы много господ. Подкрался мальчик, отворил вдруг дверь и вошел. Ух, как на него закричали и замахали! Одна барыня подошла поскорее и сунула ему в руку копеечку, а сама отворила ему дверь на улицу. Как он испугался! А копеечка тут же выкатилась и зазвенела по ступенькам: не мог он согнуть свои красные пальчики и придержать ее. Выбежал мальчик и пошел поскорей-поскорей, а куда, сам не знает. Хочется ему опять заплакать, да уж боится, и бежит, бежит и на ручки дует. И тоска берет его, потому что стало ему вдруг так одиноко и жутко, и вдруг, господи! Да что ж это опять такое? Стоят люди толпой и дивятся: на окне за стеклом три куклы, маленькие, разодетые в красные и зеленые платьица и совсем-совсем как живые! Какой-то старичок сидит и будто бы играет на большой скрипке, два других стоят тут же и играют на маленьких скрипочках, и в такт качают головками, и друг на друга смотрят, и губы у них шевелятся, говорят, совсем говорят, – только вот из-за стекла не слышно. И подумал сперва мальчик, что они живые, а как догадался совсем, что это куколки, – вдруг рассмеялся. Никогда он не видал таких куколок и не знал, что такие есть! И плакать-то ему хочется, но так смешно-смешно на куколок. Вдруг ему почудилось, что сзади его кто-то схватил за халатик: большой злой мальчик стоял подле и вдруг треснул его по голове, сорвал картуз, а сам снизу поддал ему ножкой. Покатился мальчик наземь, тут закричали, обомлел он, вскочил и бежать-бежать, и вдруг забежал сам не знает куда, в подворотню, на чужой двор, – и присел за дровами: «Тут не сыщут, да и темно».

Присел он и скорчился, а сам отдышаться не может от страху и вдруг, совсем вдруг, стало так ему хорошо: ручки и ножки вдруг перестали болеть и стало так тепло, так тепло, как на печке; вот он весь вздрогнул: ах, да ведь он было заснул! Как хорошо тут заснуть: «Посижу здесь и пойду опять посмотреть на куколок, – подумал мальчик и усмехнулся, вспомнив про них, – совсем как живые. » И вдруг ему послышалось, что над ним запела его мама песенку. «Мама, я сплю, ах, как тут спать хорошо!»

– Пойдем ко мне на елку, мальчик, – прошептал над ним вдруг тихий голос.

Он подумал было, что это все его мама, но нет, не она; кто же это его позвал, он не видит, но кто-то нагнулся над ним и обнял его в темноте, а он протянул ему руку и… и вдруг – о, какой свет! О, какая елка! Да и не елка это, он и не видал еще таких деревьев! Где это он теперь: все блестит, все сияет и кругом всё куколки, – но нет, это всё мальчики и девочки, только такие светлые, все они кружатся около него, летают, все они целуют его, берут его, несут с собою, да и сам он летит, и видит он: смотрит его мама и смеется на него радостно.

– Мама! Мама! Ах, как хорошо тут, мама! – кричит ей мальчик, и опять целуется с детьми, и хочется ему рассказать им поскорее про тех куколок за стеклом. – Кто вы, мальчики? Кто вы, девочки? – спрашивает он, смеясь и любя их.

– Это «Христова елка», – отвечают они ему, – У Христа всегда в этот день елка для маленьких деточек, у которых там нет своей елки… – И узнал он, что мальчики эти и девочки все были всё такие же, как он, дети, но одни замерзли еще в своих корзинах, в которых их подкинули на лестницы к дверям петербургских чиновников, другие задохлись у чухонок, от воспитательного дома на прокормлении, третьи умерли у иссохшей груди своих матерей, во время самарского голода, четвертые задохлись в вагонах третьего класса от смраду, и все-то они теперь здесь, все они теперь как ангелы, все у Христа, и он сам посреди их, и простирает к ним руки, и благословляет их и их грешных матерей… А матери этих детей все стоят тут же, в сторонке, и плачут; каждая узнает своего мальчика или девочку, а они подлетают к ним и целуют их, утирают им слезы своими ручками и упрашивают их не плакать, потому что им здесь так хорошо…

А внизу наутро дворники нашли маленький трупик забежавшего и замерзшего за дровами мальчика; разыскали и его маму… Та умерла еще прежде его; оба свиделись у Господа Бога в небе.

И зачем же я сочинил такую историю, так не идущую в обыкновенный разумный дневник, да еще писателя? А еще обещал рассказы преимущественно о событиях действительных! Но вот в том-то и дело, мне все кажется и мерещится, что все это могло случиться действительно, – то есть то, что происходило в подвале и за дровами, а там об елке у Христа – уж и не знаю, как вам сказать, могло ли оно случиться или нет? На то я и романист, чтоб выдумывать.

Источник