что делали в чечне со снайперами женщинами
Что делали с Чеченскими снайперами (женщинами) на войне.Истории.
Что делали с Чеченскими снайперами (женщинами) на войне.
Как известно в первой и второй чеченской компании принимали участие в основном наёмники но иногда встречались женщины наёмники, которые воевали исключительно убивая из снайперских винтовок.И вот когда ловили так называемых снайперш, то с ними делали такое, это была война и жестокая.
Вот например:
«Тайфуновцы» спецназ, рассказали что в колодце во дворе штаба особо боевитые штабные полковники утопили снайпершу.
Морпехи изрубили саперными лопатками.Вот видео где рассказывает морпех:
Подлинная история Лолиты
Муса Чараев, полевой командир. Активный участник боевых действий 1994— 1996 годов, вместе со своим отрядом «засветился» во многих кровопролитных стычках. Друг Басаева, который часто гостил в его доме. И если Чараев до войны — простой сельский тракторист, подрабатывавший продажей вина, привозимого с Калининского винзавода, то после — хозяин приличного «куска» нефтяной трубы Баку — Новороссийск, щедро подаренной ему президентом Ичкерии Асланом Масхадовым.
Как уверяли следователей многочисленные свидетели, во время первой чеченской кампании Лена ходила с гордо поднятой головой и снайперской винтовкой наперевес. О том боевом периоде ее жизни, о котором она ни в какую не желает рассказывать, сохранилось единственное документальное свидетельство. Красная книжица с фотографией и ее настоящей фамилией. Рядом с подписью Басаева скромная должность — медсестра. Во время следствия и суда Лена не скрывала, что в марте 1995 года вступила в Аргуне в отряд, полевого командира Абдулы Хаджиева-Асламбека. Хоть и числилась она там лишь санитаркой, на самом деле делала все, что скажут: обстирывала, готовила, а иногда по старой памяти ублажала бородатых борцов за свободу. Впрочем, в отряде Абдулы она пробыла недолго.
«Лишь бы ты была жива»
Белые колготки: сколько снайперш поймали российские солдаты в Чеченской войне
«Канон» легенды
Впервые о прибалтийских снайперах, отстреливающих русских бойцов, заговорили в январе 1991 года, во время трагических событий у Вильнюсского телецентра.
Впоследствии присутствие «белых колготок» замечали в Абхазии, Южной Осетии, Нагорном Карабахе и Приднестровье. Так называли бывших биатлонисток из прибалтийских республик, которые якобы мстили за предков, репрессированных при Сталине. Название произошло от белых трико и лосин, которые женщины надевали на зимние соревнования. Возможно, кто-то из них захватил эту одежду и на войну.
В Чечне отряд «прибалтийских ведьм» появился осенью 1992 года. Русские солдаты приписывали снайпершам уточнённый садизм. Рассказывали, например, что они не спешили убивать с одного выстрела, а использовали раненых солдат как «приманку». Первая пуля попадала в пах.
«Она была чертовски хороша»
Существует немало свидетельств очевидцев, подтверждающих, что «белые колготки» – это не миф. Журналист Александр Невзоров в книге «Поле чести» рассказывал, что однажды в Приднестровье лично разглядел на той стороне фронта женщину-снайпершу.
«Я её увидел в глазок оптического прицела и не смог выстрелить: она была чрезвычайно, чертовски хороша. И в Чечне я наткнулся на её же следы. Не буду говорить, как это произошло, это не для печати, – признавался Невзоров. – Её нет в живых больше. Погибла она в Чечне. То, что определённая часть команды латвийских и эстонских биатлонисток участвовала в очень многих конфликтах, это ни для кого не секрет. Участвовали и за деньги, и из какой-то патологической ненависти ко всему русскому».
Судя по отрывочным сообщениям российских военных, из отряда «белых колготок» пойманы и убиты были лишь единицы.
В 1994 году Сергей Степашин, тогда руководитель Федеральной службы контрразведки, заявил, что из двух недавно застреленных снайперов один оказался «лицом прибалтийской национальности». Позднее Степашин добавил, что в Чечне воюют «порядка 40 женщин».
31 декабря 1994 года во время радиопереговоров с чеченским полевым командиром замполит 131-й Майкопской бригады, бравшей Грозный, заявил, что его бойцы поймали снайпершу. Русские солдаты тут же устроили над женщиной кровавый самосуд.
Полковник Асташкин рассказывал, что в январе 1995 года эстонки-биатлонистки прятались в доме No4 на улице Малгобекской в чеченской столицы. В разговорах с местными жителями ни называли себя радистками и санитарками.
В 1995 году вернувшийся из Чечни боец рассказал в интервью газете «Псковские вести» о поимке ещё одной женщины с винтовкой. После убийства русского солдата или офицера она рисовала на прикладе крестик или звездочку соответственно. К слову, платили снайпершам весьма неплохо – по расценкам конца 1990-х годов около 15 тысяч рублей за одного убитого. По другой версии, «белые колготки» брали с чеченцев по 50 долларов за час своей работы.
Милита Тралкаутене и другие
Ни одну прибалтийскую биатлонистку «федералы» так и не показали общественности – возможно из-за того, что с ними расправлялись на месте. Тем не менее, одно имя всё же известно – Милита Тралкаутене (Транкаутене). На её счету было 18 убитых российских солдат. По сообщениям СМИ, десантники казнили спортсменку, сбросив её с вертолёта. Однако в Литве существование биатлонистки с такими паспортными данными не подтвердили.
Таким образом, хотя «белые колготки», скорее всего, реально существовали, в масштабах Чеченской войны их военная роль была незначительной. Почему же истории о прибалтийских снайпершах оказались столь популярны, прочно войдя в армейский фольклор? Прежде всего, налицо сексуальный подтекст – среднего русского солдата, по-видимому, будоражила сама мысль о «разрешённом» насилии над женщинами-блондинками. Другая причина – психологическая. Участникам войны было «комфортнее» осознавать, что они воюют не с чеченским народом, а с неким «русофобским интернационалом», подпитываемым из-за границы.
«Белые колготки»: какие женщины-снайперы «охотились» на русских на Чеченской войне?
Об отряде прибалтийских спортстменок-биатлонисток, которые стали зарабатывать себе на жизнь в 1990-е годы, убивая русских солдат в горячих точках СНГ, говорили во время Первой и Второй Чеченских войн. Их описывали, как белокурых бестий, наёмниц, которые отличаются жестокостью к врагам, ненавидят русских, а в свободное «от работы» время носят обтягивающее белое трико, из-за которого они и получили свое прозвище.
Российские политехнологи считали появление слуха о «Белых колготках» пропагандой, стравливавшей народы и отсылавшей к воспоминаниям о зверствах нацистов.
Но существовали ли они на самом деле? До сих пор на военных форумах мелькают фразы типа: «Я знал командира, который захватил снайпершу», а далее следует рассказ о расправе над наёмницей, в котором участвуют то БТРы, то вертолет. Однако никто и никогда не говорит: «Я лично видел», «я присутствовал», так как в Чечне проходила контртеррористическая операция и признавшиеся в расправе могут попасть под суд. Как правило, посетители форума быстро развенчивают подобные истории, замечая несоответствия в повествовании.
По слухам снайперши появились сначала в Нагорном Карабахе в 1992 году. И именно там их не только видят, но и якобы берут в плен, правда, официального подтверждения этому нет. Историк Владимир Пряхин, уроженец Карабаха, рассказывал журналистам, что одну снайпершу действительно убили, но она была русской, из Ростова, и «снял» «воительницу» её же ученик.
После Карабаха «Белые колготки» появятся в Осетии, затем в Приднестровье, в Абхазии, в Чечне и даже в Югославии. Исследователи вопроса ссылаются на газету «Псковские вести», в которой в 1995 году было опубликовано интервью военного, который видел, как поймали снайпершу из отряда. Однако газеты такой сейчас в Пскове нет, а значит, проверить информацию невозможно.
И все-таки они были
Да, женщины-снайперы в самом деле участвовали в военных конфликтах СНГ в качестве наемников. Об этом свидетельствует уголовное дело, возбужденное против пойманной в Чечне наёмницы Лены (Лолиты), которая воевала в отряде террориста Басаева, в частности, вместе с боевиками атаковала Первомайское и Кизляр. Однако родилась она не в Прибалтике, а под Полтавой. Журналистка из «Московского комсомольца» Елизавета Маетная беседовала с осужденной уже в колонии. Но боевое прошлое снайперша обсуждать отказалась, зато рассказала, как собиралась торговать шмотками, закупаясь в России.
Елизавета Маетная приводит сведения, которые ей подтвердили в спецслужбах, о том, что в карманах убитых боевиков в Чечне были найдены записи о зарплатах снайперш. В них значилось следующее: «Фатима – 170 т.р, Оксана – 150 т.р., Лена – за двух разведчиков – 30 т.р.». Но здесь есть неясность: если эта информация относится к 1994 году, то цифры слишком маленькие, а если к периоду после деноминации — слишком большие.
Сергей Ястржембский 17 февраля 2000 года поведал прессе, что у разведки есть доказательства того, что на стороне бандитов воюют наёмницы. В том же году «Интерфакс» сообщил о сдавшейся в плен снайперше Фатиме. А весной 2001 года военные захватили в Грозном женщину-снайпера из Таджикистана, которая, заняв боевую позицию, вышла в эфир с советом поберечь детородные органы — наёмница была убита при попытке к бегству (газета РБК daily от 31 марта 2001 г.).
Руководивший группой управления спецоперациями ФСК Сергей Шаврин также рассказывал журналистам РГ о существовании наёмницы из Санкт-Петербурга (РГ от16 декабря 2005 г.).
Шанс поймать еще есть
Как видите, ни одна прибалтийская наёмница в поле зрения правоохранительных органов России так и не попала. Но шанс поймать воинственных амазонок сохраняется: известно, что на Донбассе на стороне ВСУ воюют снайперши из украинского «Правого сектора»*. Например, под Иловайском была убита Наташа — наёмница из Белоруссии. А портал «Васильевъ градъ» сообщил, что в июле 2014 года под Саур-Могилой убили наёмницу из Польши.
9 апреля 2017 года представитель Народной милиции Луганской Народной Республики подполковник Андрей Марочко заявил журналистам, что в район конфликта переброшены наёмницы из Латвии, Литвы и Польши. Полковник Эдуард Басурин (ДНР) проинформировал, что зафиксировано «прибытие в район Майорска нескольких снайперских групп. вооруженных винтовками иностранного производства».
*Правый сектор (запрещенная организация на территории РФ)
Источник
Несколько историй о чеченских снайпершах
Несколько историй о чеченских снайпершах
Как известно в первой и второй чеченской компании принимали участие в основном наёмники но иногда встречались женщины наёмники, которые воевали исключительно убивая из снайперских винтовок. И вот когда ловили так называемых снайперш, то с ними делали такое…
Это была война и очень жестокая.
«Белыми колготками» называли воевавших в «первую Чечню» на стороне сепаратистов женщин-снайперш. Это были наемницы из Польши, Украины, Прибалтики и даже… России. Все со специальной стрелковой подготовкой, многие — со спортивными разрядами и званиями. Не по-женски безжалостные к своим жертвам, но, как и все преступники — трусливые.
В Чечне «белые колготки» появились как только в республике запахло порохом. И большими деньгами — вербовщики мятежного генерала Джохара Дудаева зарплату обещали высокую. С началом боевых действий это разноплеменное отребье приступило к своей грязной работе. Каждая считала, что деньги не пахнут и «трудилась» в поте лица. Коварства им было не занимать. Сначала поражали в ноги первую жертву, а затем тех, кто шел ей на помощь. После этого всех добивали «контрольными» выстрелами в головы.
«Я буду убивать тебя медленно, потому что люблю. Сначала прострелю тебе ногу, обещаю целиться в коленную чашечку. Потом руку. Потом яйца. Ты не бойся, я кандидат в мастера спорта. Я не промахнусь» — голос снайперши Маши звучал в радиоэфире четко, будто она лежала где-то совсем рядом, а не пряталась в сотнях метров отсюда.
Подлинная история Лолиты
Махровый розовый халат крепко затянут на талии, на голове прозрачный белый шарфик. Она то теребит его в руках, то смахивает им навернувшуюся слезу. Крашеные светлые волосы, золотые зубы, блеклые серо-зеленые глаза и белая, почти матовая кожа, вроде не дурнушка, а пройдет — и не заметишь.
В отряде Шамиля Басаева она появилась в 1995 году. Приехала с родной Украины, чтобы заработать… себе на свадьбу и приданое. Впрочем, жениха своего она быстро позабыла, потому что влюбилась в настоящего «волка», полевого командира Сулиму Ямадаева. Под грохот боя и свист пуль их счастье длилось недолго — «волка» убили, много позже Аслан Масхадов присвоил ему посмертно звание бригадного генерала, а безутешная «волчица» начала мстить. Причем целилась нашим бойцам в «причинное место», ниже пояса. Так, во всяком случае, гласила легенда.
— Ничего я о Лолите и «белых колготках» не знаю, — Лена театрально закатывает глаза и тут же подносит к ним свой платок. — А в Чечню я попала задолго до войны, в самом начале 90-х. Жила вместе с родителями и маленьким братом в Константиновке Донецкой области, неплохо училась. Мама работала тогда на складе заведующей, отец тоже без работы не сидел. Правда, частенько к бутылке прикладывался. После 8-го класса вместе с Маринкой, моей школьной подружкой, мы отправились в Николаев — на повара учиться. На весенние каникулы Маринка предложила поехать в Чечню, торговать шмотками.
До Прохладного добрались на поезде, оттуда на автобусе попали в Грозный. В поезде у нас отобрали свидетельства о рождении, а мне ведь тогда еще и 16 не было. Заперли на четыре дня в какой-то квартире, сказали, что одними шмотками мы дорогу не отработаем. Мы и отрабатывали… То в поле вывезут, то в горы — кто стреляет, кто еще чего делает — забавлялись как хотели. Подружка моя периодически куда-то исчезала, а меня продавали новому мучителю. Не могу все это вспоминать… — и она плачет. — Мои мучения закончились, только когда обо мне услышал Муса и спас меня. Он ничего не знал о моем прошлом. Ему я почему-то поверила.
Муса Чараев, полевой командир. Активный участник боевых действий 1994— 1996 годов, вместе со своим отрядом «засветился» во многих кровопролитных стычках. Друг Басаева, который часто гостил в его доме. И если Чараев до войны — простой сельский тракторист, подрабатывавший продажей вина, привозимого с Калининского винзавода, то после — хозяин приличного «куска» нефтяной трубы Баку — Новороссийск, щедро подаренной ему президентом Ичкерии Асланом Масхадовым.
Как уверяли следователей многочисленные свидетели, во время первой чеченской кампании Лена ходила с гордо поднятой головой и снайперской винтовкой наперевес. О том боевом периоде ее жизни, о котором она ни в какую не желает рассказывать, сохранилось единственное документальное свидетельство. Красная книжица с фотографией и ее настоящей фамилией. Рядом с подписью Басаева скромная должность — медсестра.
Во время следствия и суда Лена не скрывала, что в марте 1995 года вступила в Аргуне в отряд, полевого командира Абдулы Хаджиева-Асламбека. Хоть и числилась она там лишь санитаркой, на самом деле делала все, что скажут: обстирывала, готовила, а иногда по старой памяти ублажала бородатых борцов за свободу. Впрочем, в отряде Абдулы она пробыла недолго.
«Лишь бы ты была жива»
Конец 95-го. Кровавый набег банды Салмана Радуева на Кизляр и Первомайское. Две недели вся страна не отходила от телеэкранов, наблюдая за развитием драматических событий. Захват вертолетной площадки. Расстрелы людей. Стремительный «визит» в больницу, чуть не закончившийся повторением Буденновска. Торжественный отъезд в Первомайское в колонне автобусов вместе с захваченными заложниками. И, наконец, загадочное исчезновение из села, практически снесенного артиллерией с лица земли и окруженного российскими войсками тройным кольцом. Среди нескольких женщин, участвовавших в том знаменитом радуевском походе, была и Лена.
Этот факт стал известен лишь после ареста самого Салмана Радуева. В его архивах нашли интересный документ, в котором он просил главу Октябрьского района Грозного о выделении двухкомнатной квартиры для Елены П. «как активной участницы боевых действий в Кизляре и Первомайском». Квартиру она получила. Тогда же и познакомилась с Мусой Чараевым. «Волк» и «волчица» полюбили друг друга — и это в легенде про Лолиту было правдой.
Устроив свою личную жизнь, Лена наконец позвонила родителям в Константиновку. Мать, несколько лет не знавшая о ней вообще ничего, услышав ее голос, упала в обморок. «Лишь бы ты была жива», — сказала она и разрыдалась. После этого звонка она стала выпивать вместе с отцом. А через полгода, летом 96-го, вся семья отравилась грибами, купленными на базаре. Отца и брата врачи откачали. Маму Лена увидела уже в гробу.
«Растаможивала грузы, оформляла бумаги, отвозила деньги в Грозный. Ничего особенного», — явно скромничает Лена, ведь казну кому попало не доверят. Но Лену ценили не за это — она проверяла грузовые и пассажирские составы, выискивая в них «агентов ФСБ». Если человек казался ей подозрительным, его снимали с поезда и уводили в неизвестном направлении. «Волчица», — боялись ее мирные станичники.
Приказом №101 президента ЧРИ Масхадова Чараеву посмертно присвоили звание бригадного генерала и переименовали его родное село Северная Наурского района — то самое, где он так недолго пахал землю, — в Муса-юрт. Выходит, легенда снова не наврала.
Фальшивый расчет
Звали наемницу-биатлонистку Милита Транкаутене и прославилась она тем, что с особым цинизмом кастрировала меткими очередями молодых российских офицеров. Может, и падала какая-нибудь девица, потянувшись за сигаретой, из российской «вертушки», только трупа так и не нашли. Как не нашли в Прибалтийских республиках и никаких следов биатлонистки по фамилии Транкаутене…
Само название «белые колготки» пошло от белого трико, облегающего бедра, в которых биатлонистки выступают на соревнованиях. До Чечни они мелькали практически во всех «горячих точках» бывшего Союза, от Приднестровья до Нагорного Карабаха. Впрочем, тогда истории о наемницах вызывали у военных лишь удивление. Да и самих снайперш можно было по пальцам пересчитать.
Другое дело Чечня. Здесь — большая война и, соответственно, совсем другие деньги. В большинстве случаев чеченцы заключали с новенькой контракт на месяц. По словам пленных боевиков, до кризиса снайперам платили до 10 тысяч долларов. Иногда рассчитывались «поголовно» от 500 до 800 баксов «отстегивали» за убитого офицера и 200 — за солдата.
Снайперская война
«Лучше недоесть, чем недоспать» и «стрелять нужно, как вальс танцевать: раз-два-три — и меняй позицию, сидеть на месте не рекомендуется» — «золотые правила» каждого снайпера, которые знают и на той, и на этой стороне. Прежде чем «засветиться», хороший «охотник» заранее готовит 5—8 позиций и только потом открывает огонь.
— Настоящий снайпер работает прежде всего головой — он знает и инженерное дело, и топографию, и медицину. Таких профессионалов немного, и они совершенствуются всю жизнь. Алексей, снайпер элитного питерского спецподразделения, — один из них. «Самый выдержанный и спокойный человек, никогда ни с кем не конфликтует», — говорят про него в отряде.
— Чтобы прицелиться, мне нужно 2—3 секунды, максимум 10, — рассказывает Алексей. — Я волнуюсь, только когда не вижу цель. Как только она перед глазами — мгновенно успокаиваюсь и нажимаю на курок. Хороший выстрел идет между ударами сердца, а у женщин сердечный ритм реже. Им легче, поэтому и стреляют они лучше. По большому счету биатлонисток нужно учить только тактике, техника уже отпадает. Спортсменки выносливы, а без этого в горах никуда.
Да и вооружены они лучше. У них есть и снайперские винтовки СВ-94 калибра 12-миллиметров, и «винторезы», и те же наши СВДшки (снайперская винтовка Драгунова, «рабочая лошадка» российских снайперов. — Е.М.), только модернизированные. К тому же вся оптика у них антибликовая. Нам о таком вооружении пока остается только мечтать.
Подполковник и прапорщик рассказывают, как захватили литовку-снайпера. Как она просила не убивать ее. У нее якобы двое детей.
— Привязали гранату к башке, — говорит прапорщик, — выдернули чеку и отпустили. Только трусы в разные стороны полетели.
Со старшим лейтенантом Владимиром Красильниковым несколько лет назад меня познакомила телетайпная лента. Привожу ее содержание практически полностью.
«Российские солдаты расправились с 25-летней жительницей Челябинска, воевавшей в Чечне на стороне боевиков, — сообщали Европейско-азиатские новости. — Об этом рассказал старший лейтенант Владимир Красильников, выступая в Чебаркульской танковой дивизии».
Миф о «белых колготках»
Рассказы о девушках-снайпершах — уроженках Прибалтики или украинках, россиянках, воюющих на стороне чеченских боевиков, я слышал не раз. И в Чечне и за ее пределами. Их наши солдаты и офицеры называют «белыми колготками». Видимо, по ассоциации с легендами о Смерти, которая ходит с косой и в белых одеждах.
Но может быть еще и потому, что никто из моих собеседников никогда не встречал этих «охотниц за солдатскими душами» живыми. Говорят, в плен их не берут. Исход для женщины-снайпера, если она не погибла в бою, всегда один — осколочная граната, которую, по легенде, бросают в те самые колготки. И неважно, какого они цвета.
Правда, и с теми людьми, кто это видел своими глазами или вдруг участвовал в таком событии, мне тоже разговаривать не доводилось. Все — где-то кто-то кому-то когда-то рассказывал. Но свидетелей — нет. А здесь он известен — старший лейтенант Владимир Красильников из Чебаркульской танковой…
Я позвонил в Главное управление кадров министерства обороны: где именно служит такой офицер? Ответ кадровиков обескуражил:
— Документов на старшего лейтенанта В. Красильникова из Уральского военного округа в картотеке ГУКа нет.
Почему? Неужели и эта фамилия — миф, как и все истории с «белыми колготками»? Вскоре оказалось: нет, не «миф», Красильников — реальный, живой человек, командир разведывательного взвода в одном из танковых полков гвардейской Мозырьской ордена Ленина и ордена Суворова танковой дивизии. Ему 33 года. Воевал в Чечне несколько месяцев — с марта по август девяносто пятого года. А живет в Челябинске. Там у него квартира, мама, брат, есть телефон. Служит в двух часах езды электричкой от города — в армейском гарнизоне, действительно расположенном недалеко от Чебаркуля.
Мы созвонились, и я вылетел в командировку.
«Не спрашивайте меня об этом»
В полку Красильникова я не застал. Оказалось, у танкистов начались учения, и офицер — на полигоне. Километров тридцать от гарнизона. Пробудет там не меньше месяца. Но нам все равно удалось встретиться. В полевом лагере, где старший лейтенант со своими солдатами оборудовал палаточный городок, вкапывал столбы для полковой документации, заготавливал для печек дрова… Ночи на Южном Урале холодные.
Об истории со снайпершей он отказался говорить наотрез.
Но было это или нет?
— Да, было, — помолчав, сказал он. — В зоне нашей ответственности находился блок-пост, а возле него ближний привод аэропорта «Северный».
«Духи» его все время обстреливали по ночам. «Ближний» обеспечивал взлет и посадку самолетов. Достаточно было ухлопать двух офицеров-диспетчеров, уничтожить аппаратуру привода, чтобы аэропорт надолго вышел из стоя. И главное — диспетчерская обстреливалась не просто так, спорадическим, бесприцельным огнем, хотя хватало и этого, а очень точно.
Девятимиллиметровые пули со срезанным наконечником и стальным сердечником, упакованным в разрывающуюся в теле металлическую оплетку, попадали людям в бронежилет как раз в то место, где сходятся кевларовые защитные пластины, или в бедро, где проходит артерия. Человека не удавалось спасти, — он просто истекал кровью. Каждую ночь так гибло по одному — два солдата или офицера. И они поняли: стреляет профессионал, снайпер.
В том числе и на деревьях.
Бросилось Красильникову в глаза и то, что среди следов, оставленных тяжелыми мужскими ботинками, попадались и небольшие, от легких кроссовок. На деревьях были именно они и принадлежали снайперу. Но кто их оставил мальчишка, женщина, — терялся в догадках старший лейтенант.
Потом была засада и короткий бой. Разведчикам удалось перебить шестерых охранников и захватить в плен снайпера. Им оказалась невысокая миниатюрная светловолосая женщина, лет двадцати пяти. В подогнанном по фигуре армейском камуфляже и белых адидасовских кроссовках. На прикладе ее суперсовременной бесшумной снайперской винтовки «Винторез», о которой Красильников только слышал, но никогда не видел, так как в войсках ее нет, оказалось пятнадцать насечек. По числу убитых солдат, поняли разведчики.
Еще не остывший от ночного боя, он спросил у нее:
-Из Челябинска,- ответила женщина.
-Откуда, откуда? — переспросил кто-то из окруживших их разведчиков.
-Из Челябинска,- повторила она.
И тут же чей-то автоматный приклад врезался в ее лицо.
-Отойди, командир, не мешай, — прохрипел кто-то из солдат. И разведчики потащили снайпершу за ноги к замаскированным в овраге БМПешкам. Взревели двигатели и…
-Я не знаю, — говорил мне Красильников. — Точно она из Челябинска или нет. Может, придумала себе эту легенду. Документов при ней все равно никаких не было. Только все мои разведчики — родом из Челябинска, Миасса, Южного Урала. Такой подлости от «землячки» они не смогли перенести. А может все дело — в состоянии аффекта от только что пережитого боя. Не знаю. Об этом лучше спрашивать у врачей-психотерапевтов, а я об этом ни думать, ни вспоминать не хочу.
«Он был очень добрым и заботливым сыном»
Первым в училище поступил Володя. Потом, в год его выпуска, в 1984-м Олег. Служить лейтенанта Красильникова послали в Монголию, на станцию Шива-Гоби у китайской границы, где стояло пять войлочных юрт. От них только до Улан-Батора по безжизненной пустыне надо было добираться на узкоколейке целые сутки. Жена туда с ним не поехала, осталась с ребенком в Челябинске. Но он не унывал. Служба захватила молодого офицера, тем более, что ему выпало командовать взводом разведки.
Через год его взвод стал отличным. Лейтенанта направили на капитанскую должность в некогда знаменитый учебный Брежневский полк под Читу, в Песчанку. И снова взвод отличный.
Володя становится командиром роты в Гусиноозерске. Выводит в отличные и ее. Командующий Забайкальским округом генерал Бурлаков спрашивает: где хочешь служить, лейтенант? В Афганистане, отвечает Красильников («Я очень рвался в «Афган», говорил он мне, фанатом этого дела был»). Но в «ограниченный контингент» он уже опоздал. Наступил 1989 год, и войска из Афганистана вывели. Но Красильникова все же не забыли — направили служить, как поощрение, в Южную группу войск, в Венгрию.
В Цеглед с ним поехали жена и сын. Но через год начался вывод наших войск и из Южной группы. Отдельный разведывательный батальон, где старший лейтенант Красильников командовал ротой, попал под сокращение. Кадровики предложили ему должность в Волгограде, но предупредили, что жить придется в палатке. Квартир в гарнизоне нет и, когда начнут строить, не известно.
Жену палаточная романтика не прельстила, она уехала в Челябинск, к маме. Володя тоже разозлился, отказался от оформления капитанского звания, которое вышло ему к тому времени, и написал рапорт об увольнении в запас, по сокращению штатов. (Вот почему его документов и не оказалось в картотеке действующих офицеров ГУКа). А в тот год такое увольнение давало шанс получить квартиру от государства.
Квартиру он в Челябинске получил, но найти себя в «гражданской жизни» не смог. Побывал и монтажником на заводе, и инструктором физкультуры, и еще Бог знает, кем. Ничего не получалось. Начались нелады в семье. Товарищи по двору привели его в ОМОН. И там он впервые за всю свою армейскую службу в буквальном смысле оказался под огнем.
Случилось это в октябре 1993-го возле осетинского поселка Верхний Ларс на блокпосту у реки Терек на Военно-Грузинской дороге. Там Челябинскому ОМОНу поручили встать между двух враждующих сторон, осетинских боевых отрядов и таких же ингушских («Когда вмешиваешься в чью-то драку, говорит Красильников, тумаки получаешь с обеих сторон»). Кто вел огонь той ночью по их блокпосту, Красильников не знает до сих пор. Потом нашел в горах несколько пулеметных гнезд. Но эйфорию, которую испытал после боя утром, когда остался жив после той бешенной перестрелки, не может забыть и сейчас.
-Представляете, — говорил он мне, — утро в горах. На одном склоне ущелья еще темнота — ночь, на другом — уже свет во всю играет. Ты стоишь между светом и тенью, автомат еще раскален от стрельбы, а ты — Живой.
-Я не знаю, что там чувствуют наркоманы, — говорил он, — но ощущение этой тонкой грани между жизнью и смертью, неимоверного накала всех чувств, резкого их обрыва, когда смолкли пулеметные и автоматные очереди, грохот гранатных разрывов и наступила оглушающая тишина. Опустошение. Сознание, что ты после всего этого дышишь, живешь, не умер и даже не ранен — непередаваемо. Такого я не испытывал никогда, даже в любви.
В Северной Осетии Красильникова контузило первый раз.
Он подлечился и опять поехал туда, в 1994-м. Вернувшись из Владикавказа, уволился из милиции и восстановился в армии, командиром взвода разведки в 167-м танковом полку. И тут же запросился воевать в Чечню.
— Знаете, — говорила мне мать Володи, — он был таким добрым, заботливым сыном. А последний раз вернулся, — весь изранен, контужен. Заикается. По ночам кричит, кем-то командует и страшно матерится. У него сильные головные боли, такие, что он места себе не может найти. Я уже его и к психотерапевту водила, не помогает.
Вскипает ни с того ни с сего. Пить стал. Раньше только за компанию, с друзьями, рюмку-другую. А сейчас будто заливает что-то в себе. Мне страшно. Я очень боюсь за него. Может это происходит еще и от унизительного положения, что живет он на мою стариковскую пенсию, на сигареты у матери «стреляет», — получку ему почему-то не платят с августа прошлого года. Представляете, девять месяцев офицерской службы без копейки зарплаты? На полевой выход с такой радостью поехал. Говорит, там меня хотя бы кормить будут. В какой армии это еще может быть?
«Я хочу еще раз поехать туда, может в последний раз»
Из Чечни старший лейтенант Красильников уехал досрочно. Вместо шести месяцев прослужил там только пять. Мне он сказал, что это произошло потому, что у него не сложились отношения с начальником штаба 205-й бригады, к которой он был прикомандирован, подполковником Биляцким.
А один из самых близких друзей Володи и его тезка майор милиции Филичкин, который тоже не раз бывал в Чечне, утверждает, что это произошло из-за той снайперши. Что из-за истории с ней Красильникова даже разжаловали из капитанов в старшие лейтенанты.
Но Красильников рассказывает о другом.
— Я поехал домой в краткосрочный отпуск и на пару дней слегка задержался. По уважительным причинам. Отец был парализован, да и у мамы — приступ гипертонии, осложненный сахарным диабетом. Комендант города разрешил мне побыть с ними, подписал необходимые документы, поставил печать. А в это время в бригаду прислали нового начальника разведки, майора Завгороднего.
— Он в настоящем бою-то никогда не был, — говорит Владимир, — командовал разведчиками разве что на полигоне. Вот, как у нас в полевом лагере, показуху устраивал. А тут пришлось вести роту в горы. И сделал он это без подготовки, без выяснения, есть там «духи» или нет, а если есть, то где и сколько. В общем, закончилось все очень плохо. Точные цифры я вам не буду называть, но практически тридцать процентов солдат и офицеров осталось на тех камнях. Майора, конечно, отстранили от должности. А меня, когда я приехал, Билецкий при всех обозвал «трусом и дезертиром», пригрозил уволить, как-будто я знал, что на момент моего возвращения запланирована такая операция и этот придурок поведет людей в горы.
Красильников начал оправдываться. А Биляцкий ему заявил:
— Был бы ты, мы бы не потеряли столько ребят.
Но война не знает сослагательных наклонений. Через несколько дней подорвался на мине один из солдат роты разведки. Вышел из блокпоста по нужде и почему-то побрел не к оборудованному в окопе туалету, а в поле, где стояли противопехотные мины. На аэродроме, когда бригада прощалась с погибшим, Биляцкий, весь на нервах, приказал Красильникову идти в отдел кадров, оформлять свое увольнение.
За него заступился комбат одного из мотострелковых батальонов.
-У меня под Бачи-Юртом в роте остался один лейтенант, только училище закончил, несколько десятков человек и из десяти БМП лишь две «ходячие» машины. Дай мне Красильникова на усиление.
Там, под Бачи-Юртом он и напоролся на мину. Ехал на БМП через «зеленку» прикрывать солдат, набирающих для роты в ущелье воду из родника, и под правым катком его БМПэшки взорвалась «итальянка». Его швырнуло с башни в кювет. Он рассказывал мне, что летел долго-долго, как во сне, но удара об землю даже не почувствовал, хотя весит больше семидесяти килограмм, и сразу провалился в темноту. Следом за ним вылетел, выброшенный из люка, механик-водитель.
-Нам очень повезло, — сказал Красильников, — что мина оказалась под правым, а не под левым катком, иначе обоих размазало бы по броне.
От госпиталя он отказался. Всего в крови, в бинтах и с пластырем на разорванной ноздре, с раскалывающейся от контузии головой его привезли в бригаду. Подполковник Беляцкий бросился его обнимать.
-Рад, Володя, что ты жив. Будешь представлен к награде.
-То ты меня увольняешь, то к награде представляешь. Я не пешка, а человек и офицер, и не позволю, чтобы со мной так играли. Хочешь увольнять, — увольняй к чертовой матери.
Через день его отправили домой. Порезали и выбросили расчетную книжку, по которой он получал свое денежное содержание, выдали ему на руки приказ об увольнении в запас «по несоответствию занимаемой должности.» («Дикость какая-то, говорит Красильников, если я не соответствовал должности помощника начальника разведки, то хотя бы дали роту или взвод»).
Но в Челябинске оказалось, подполковник Беляцкий из 205 бригады не имел права увольнять его в запас. Старший лейтенант Красильников — офицер Уральского военного округа и только командующий этим округом может распорядиться его судьбой.
«Иди служить», приказал ему командир. И Красильников служит. Встает каждое утро в половине шестого и отправляется электричкой в часть, вечером к десяти-одиннадцати возвращается домой. И не получает ни рубля.
— Я понимаю финансистов, — говорит он мне, — нет расчетной книжки, нет и денег. Но если я уволен, что делаю в этом полевом лагере? Если не уволен, то почему мне денег не платят? У меня была семья — жена, сын, но как я к ним буду приходить, если мне не на что даже шоколадку Дениске купить? Неужели оформлять себе новые служебные документы должен я сам?
Заместитель командира дивизии по воспитательной работе, (по старым штатам — начальник политотдела) полковник Владимир Гура с удивлением узнал от меня, что подчиненный ему офицер скоро год как не получает ни рубля. Пообещал помочь старшему лейтенанту Красильникову. Поможет ли, — это вопрос.
В полевом лагере Красильников знакомил меня со своими однокашниками. Один из них — майор, командует батальоном, на днях станет подполковником. Двое других тоже майоры — заместители комбата. Он за пятнадцать календарных лет службы и почти двадцать в льготном исчислении, за три командировки на войну так и остался старшим лейтенантом. Неужели действительно «отработанный материал», как сказал его друг майор милиции Владимир Филичкин?
А старший лейтенант Владимир Красильников сказал мне, что снова рвется в Чечню.
-Зачем тебе это надо? — спросил его я.
-Мне тошно здесь, — ответил он. — Опять учим солдат воевать: танки в линию, за ними БМП, потом пехота. Главное, чтоб красиво было, как на параде. А там все другое. Там настоящая война. И я там нужен. Я хочу, чтобы мои солдаты умели побеждать. Это неправда, что бои уже закончились. В горах хватит огня надолго и уходить оттуда нам нельзя, потому что это наша земля, ее мои предки, казаки, завоевывали. А уйдем, будет такая же резня, как после нас в Афганистане.
— А если не вернешься? — спросил я.
— Маму жалко, — помолчав, ответил он. — Она этого не переживет.
Челябинск-Москва. Виктор Литовкин, РИА Новости.
Судьба чеченской снайперши
27-летнюю чеченскую снайпершу задержали на днях сотрудники правоохранительных органов. Зовут ее Хейда, однако пока неизвестно, является ли это имя настоящим, так как последние месяцы задержанная пользовалась лишь фальшивыми документами. Из неофициальных источников стала известна удивительная судьба их обладательницы.
Вдова
Со всей своей многочисленной родней чеченка Хейда перессорилась, когда вопреки желаниям отца и матери вышла замуж за простого русского парня — спецназовского старлея Василия. Семейный конфликт оказался настолько серьезным, что девушке пришлось прервать все отношения с родными и надолго забыть о возвращении в Чечню. Хейда уехала к мужу в его родной Забайкальский военный округ. Там же и устроилась санитаркой в медсанчасти спецназа, благо у нее имелось базовое медицинское образование.
Службу в Российской армии Хейда несла исправно, да и Василия сослуживцы уважали как принципиального порядочного офицера. Собственно, эта порядочность да обостренное чувство офицерской чести и привели к беде. Случайно узнав, что перепившиеся «деды» издеваются в караулке над «молодыми», Василий отправился на «разборки».
Пять пуль попали в цель. Раны оказались тяжелые, но жизнь Василию все же удалось спасти. Только вот сам старлей не радовался такой жизни. Выздоровление шло тяжело, а впереди маячило неутешительное будущее: инвалидная коляска, постоянная физическая боль, моральные страдания беспомощного человека…
Однажды вечером Василий попросил медсестру, неотлучно дежурившую у кровати, навсегда прекратить его мучения. Конечно, это была Хейда. Жена с трудом расслышала слабый шепот мужа, но поняла и выполнила последнюю волю любимого супруга. Укол морфия — и рыдающая Хейда стала вдовой.
От горя она оправилась не скоро. А когда наконец взяла себя в руки, то первым делом подала рапорт о переводе в качестве ефрейтора медслужбы в Чечню, где уже вовсю шел второй этап контртеррористической операции. Рапорт был удовлетворен.
Месть
Ситуацией решил воспользоваться сержант, положивший глаз на красавицу чеченку. Оставив солдата возиться с двигателем, контрактник без лишних церемоний потащил женщину в придорожные кусты. Поначалу Хейда не сопротивлялась, но едва «зеленка» скрыла их обоих, ефрейтор-медик вытащила спрятанный скальпель. Сержант даже не вскрикнул…
Из леса Хейда вышла одна, с автоматом убитого, зная, что обратной дороги в часть у нее нет. Водитель все еще чинил машину, и его стриженый затылок до боли напомнил чеченке дембелей, стрелявших в Василия. Женщина передернула затвор. Будучи медиком, она прекрасно запомнила характер ранений на теле супруга и выпустила в бедного пацана ровно пять пуль. Туда, куда попали пьяные «деды».
Хейда
Хейда попала в лагерь полевого командира Ширани Албекова. Эта затерянная в горах база боевиков напоминала обычный аул. Для собственных нужд албековцы даже держали небольшое хозяйство, что позволяло им полностью обеспечивать себя мясом и молоком. Жили чеченцы по-армейски просто — в длинных бараках на несколько человек. В одну из таких «казарм» и поселили Хейду, отгородив женский уголок занавеской.
На одном из блокпостов Хейда приветливо улыбнулась молоденькому солдатику. Несчастный парень не смог устоять против чар черноокой красавицы и, когда та поманила его к ближайшим кустам, покорно вышел из укрытия. Солдат, правда, на всякий случай прихватил свою снайперскую винтовку. Увы, она ему не помогла. В кустах скальпель бывшего ефрейтора медслужбы оказался надежнее.
Хейда не делала традиционных снайперских насечек на прикладе винтовки. Чужие жизни она предпочитала подсчитывать узелками на специальной веревочке. За время, проведенное в отряде Албекова, снайперша успела завязать два с половиной десятка таких узелочков. Один из них, кстати, появился после рукопашной схватки федералов с боевиками. Хейде тогда удалось одолеть здоровенного сержанта. То ли парень не ожидал отпора от хрупкой чеченки, то ли просто не привык драться с женщинами. В общем, благородство оказалось неуместным. Сержант упустил момент, когда Хейда выхватила свой скальпель. А уж с этим инструментом она всегда обращалась прекрасно.
Из плена
Хейда уговорила Албекова обменять офицера на пленных боевиков. Капитана подлечили, подкормили и отправили сообщение о возможном обмене в расположение федеральных войск. Обмен, увы, не состоялся. Тем не менее Хейда вновь встала на защиту офицера, предложив дождаться более благоприятного момента для повторной попытки. Несколько дней капитан прожил на базе, но в конце концов отряд возроптал: лишний рот боевикам был ни к чему. Пленного приговорили к смерти. А Хейда решилась на отчаянный поступок. Тайком она принесла обреченному офицеру запас провизии, автомат, карту и вывела его из лагеря.
Беглец, впрочем, далеко уйти не смог. Наткнувшись в темноте на пост боевиков, он был убит в короткой перестрелке. У чеченцев не возникло ни малейшего сомнения в том, кто устроил побег. Отношение к Хейде в отряде изменилось. На одиночные боевые вылазки снайпершу уже не отпускали, а не заметить постоянного негласного наблюдения со стороны боевиков было невозможно. Хейда чувствовала, что ее судьба вот-вот решится. Не желая рисковать, она под покровом ночи покинула лагерь. Снайперше повезло больше, чем капитану: Хейда благополучно добралась до федералов.
— Я — ефрейтор медслужбы, — представилась она на первом же блокпосту. — Была в плену у боевиков. Удалось сбежать.