чем опасна демократия в россии
Почему Россия не демократическая страна?
В Конституции России утверждается, что «Россия есть демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой правления».
Но вот уже почти 30 лет это утверждение является только декларацией.
Примеров тому великое множества.
Могла ли страна, в которой столетиями монархи обладали абсолютной, неограниченной властью и никакие силы не могли ограничивать власть императора, стать демократическим государством?
Могла ли быть демократической страна, в которой несколько десятилетий осуществлялась самовластие КПСС, игнорируя и действующую Конституцию и действующие в стране законы?
Более 330 лет тому назад, парламент Англии принял документ, получивший название «Билль о правах».
В нём содержался перечень прегрешений прежнего короля и указывалось на необходимость ограничения власти Вильгельма III, а также оговаривались основополагающие права англичан.
В частности, говорилось о том, что монарх не может вмешиваться в закон, не может исполнять роль судьи, не может создавать суды не может вмешиваться в парламентские выборы.
Конечно, Вильгельм III противился такому ограничению, но в стране были силы способные обеспечить принятие и исполнение «Билля о правах».
Король и королева должны были дать торжественную клятву, что они будут следовать законам, принятым парламентом.
Фактически Билль о правах стал главным и единственным источником власти для английских королей.
Впервые положения, которые связывали английского короля, были выражены в официальном документе. А сам Вильгельм III был возведён на трон не в силу традиции, а по решению Конвента.
Когда такие силы будут в России?
Ежедневно СМИ сообщают о том, что чиновники не признают, не соблюдают и не защищают прав и свободы россиян.
Факт того, что требования Конституции России, обязан обеспечивать гарант Конституции, обладающий правами президента страны, вовсе не является силой, способной это осуществить.
Более того, решениями Конституционного суда России не раз устанавливалось, что гарант Конституции подписывал и обнародовал законы, которые противоречат Основному закону страны.
Поэтому и остаются декларациями утверждения о том, что каждому гарантируется судебная защита его прав и свобод.
Как это может быть, если в стране действует закон, статья 316 УПК РФ, позволяющий выносить обвинительный приговор только на одних признательных показаниях подсудимого, не проводя исследование и оценку доказательств, собранных по уголовному делу?
Если каждое доказательство, что содержатся в материалах уголовного дела, не оценивается с точки зрения относимости, допустимости, достоверности, а все собранные доказательства в совокупности — достаточности для разрешения уголовного дела, то что тогда гарантирует защиту прав и свобод?
Ещё недавно так осуждали в год по 500-700 тысяч человек, и никто из правоведов, лиц, осуществляющих правоприменительную практику, этому не возмущался.
Молчали и россияне.
Может ли при таких обстоятельствах зародиться в России демократия?
«Ненужная» российская демократия
Проблема есть такая, весьма серьёзная. По поводу реального общественного строя в России и того, как он воспринимается «из-за бугра». И вот тут существует очень серьёзный зазор между реальностью и её внешним восприятием. И зазор практически непреодолимый. Пересказывать суть и ход событий за последние четверть века достаточно бессмысленно. Слишком материал объёмный и интересный. Хотя да, Егор Гайдар (как и Егор Лигачёв) — это уже история, пусть и новейшая. Чубайс — это тоже практически история. И Ельцин — это тоже история, и Горбачёв…
То есть мы то этого как-то не замечаем, но за последние десятилетия страна весьма и весьма сильно поменялась. Качественно. О многих результатах этого болезненного и бурного процесса нужно и можно спорить, но вот одно является абсолютно очевидным: в России наконец-таки «оформилась» вполне себе демократия со свободой слова и правом защищать себя в суде.
Не идеально, говорите, оформилось? Ну, а кто же спорит? А где, простите, оно «идеально»? Таки да, появилась возможность открыто не соглашаться с государством (гос. органами всех ступеней), публично выражать это несогласие и даже судиться с этим самым государством. Иметь свои политические взгляды и их отстаивать.
Ну, в общем всё то, о чём нам так долго говорили «демократы»… В принципе, политическая реформа как раз таки состоялась, с чем всех и спешу поздравить. Что ещё практически даже в 90-е годы было совсем не очевидно.
А вот дальше начинаются серьёзные расхождения между де-факто состоявшимися «реформами» и их признанием. Прежде всего, тут как фанера над Парижем, активно пролетает наша «оппозиционеры». Их проблема как раз в том, что они, живя в этой самой стране, почему-то намертво застряли в прошлом. Отсутствие «демократии» они определяют достаточно просто: раз они (то есть «международно сертифицированные демократы») не находятся у власти, то значит, демократии нет, о чём они не устают громко заявлять.
Странные какие-то у них замашки, авторитарно-монархические. Почему-то они убеждены в том, что «столбовая дорога российской демократии» должна неизбежно пролечь через их скромные личности. Откуда такая убеждённость? Демократия — это как бы конкуренция. Даже если ты всеми фибрами души ненавидишь данную конкретную власть, то это не значит, что именно тебя надо поставить во главе государства.
Ещё более странным в этой «тусовке», безнадёжно застрявшей в «постсовке», выглядит то, что им категорически наплевать на свой имидж в глазах широких народных масс и никаким «популизмом» они не занимаются и заниматься не собираются. Нравится кому-то или нет, но путь к политическому влиянию и популярности в демократии так или иначе лежит через популизм, то есть через «говорение» того, что приятно услышать «широким народным массам».
В своё время шутили, что главный «зритель» программы «Итоги» сидит в Кремле. Так вот, главный «избиратель» в понимании «российской оппозиции» сидит как раз в американском посольстве. Отсюда достаточно странные вещи, которые она озвучивает (для уха жителя РФ, безусловно). Не надо иллюзий: политики в большинстве случаев говорят то, что им выгодно, то, что от них хотят услышать и т.д. Публичное выступление политика — это своего рода политический «театр одного актёра». Поэтому слушать выступления политиков — не самое практичное занятие, лучше читать их речи в печатном виде.
И тем более странным выглядят высказывания/шаги российской «оппозиции», так как «понравиться» рядовому избирателю они никак не могут. Более того, они вызывают явную неприязнь и отторжение. А потом те же самые люди весьма активно обвиняют власти в «подтасовке» итогов голосования… Странно это всё: если ты публично говоришь то, что людям не нравится, то ожидать гигантских рейтингов не стоит. Вполне естественно, вполне логично.
Беда тут в «прагматичности» русского политического менталитета (и не только русского). Никто, собственно говоря, не ищет «трудных путей» в политике и не готов бороться за каждого избирателя, если можно «обаять» ряд «влиятельных персон», просто если в Восточной Европе по определённым причинам это всё удавалось скрывать, то в России это откровенно (и неприлично!) вылезло наружу.
Проблема в чём: те самые «западники» относятся к бывшему соц. лагерю как к завоёванным территориям и хотят «назначать администрации» как в послевоенной Германии/Японии. По сути дела оккупационные администрации, ответственные не перед местным населением, а перед теми, кто их назначил. Плюс неотъемлемой частью западного менталитета является та самая русофобия. Она вросла в западное мышление настолько плотно, что «вычленить» её, «вывести за рамки» практически невозможно.
Факт неприятный, поэтому его всячески пытаются прятать/маскировать. В принципе, в «доинтернетовскую» эпоху это делать можно было достаточно просто — западные СМИ были де-факто недоступны российскому (ранее советскому) читателю/слушателю. Доступны были именно «СМИ», рассчитанные на аборигенов, то есть в самой Америке никто, понятно, «Голос Америки» не слушал и слушать не собирался.
А «благодарному советскому слушателю» сообщали как раз то, что было выгодно. Тут русофобию можно было легко спрятать. То есть в «мэйнстримовских» СМИ Запада она была, но кто у нас к ним имел доступ в эпоху Брежнева? И здесь «замкнутость» советского общества играла как раз против него: большинство населения (будучи полностью отрезано от реальной информации о жизни «там») представляло Америку как некую волшебную, сказочную страну с высочайшим уровнем жизни и невероятным уровнем свобод.
И вот эта самая «полностью сказочная Америка» оказывала на мозги советских граждан поистине сокрушительный эффект. Все свои мечты и иллюзии сов. граждане проецировали на этот чудесный мир, подсмотренный в голливудских фильмах. И вот рухнул железный занавес, а потом и возник и окреп интернет… и сказка закончилась.
Вот не могут западные пропагандисты и наши «демократы» никак адаптироваться к этим новым циничным реалиям, они по-прежнему рассчитывают на тот самый «вау-фактор» (хотя на Украине и в Белоруссии он до сих пор действует). Проблема постоянно возникает при общении что с теми, что с другими. Для россиян сегодня что США, что ФРГ, что Япония — это всего лишь иностранные государства, а не некие волшебные «суперцивилизациии», на которые можно только молиться.
Нет, спокойное, вежливое отношение, интерес присутствует, но интерес практического характера: в чём у них плюсы, в чём минусы, чему у них можно поучиться, чего надо избегать. Прагматичный такой подходец. Коммерческий. Вы спросите, а что тут не так? Всё не так. Они вот к такой «прагматике» полностью не готовы. Они по старой памяти готовятся разыгрывать «белых богов»: падите ниц и трепещите…
Отсюда проблемы. «Нормальными» (с их точки зрения) являются те отношения, которые они «выстроили» со странами типа Украины, Молдавии и Латвии. Отношения типа «хозяин-слуга». И эти самые «отношения» вполне себе включают прямое назначение/утверждение на посту туземных лидеров и полный контроль их деятельности. И вот как раз роль такой «оккупационно-демократической администрации» и хотела бы сыграть наша «оппозиция». Примерно, как Порошенко в Киеве.
То есть наша беда в том, что раз российские политики не выбираются в американском посольстве в Москве, то они автоматически демократическими признаны быть не могут, о чём нам впрямую и заявляется. Позиция Европы во многом схожая. То есть их интерес состоит не в создании неких «механизмов» и «правил игры», а в прямом назначении тех или иных политических лидеров и контроле над внешней и внутренней политикой России. Такая вот «демократия».
Кстати, совсем непонятно, что собственно говоря, наши политики пытаются достичь во всяких там ПАСЕ: по факту российская власть в Европе легитимной не признаётся. Ещё и ещё раз для российских «любителей истинной демократии»: план состоит как раз в том, что российская система власти должна формироваться при прямом вмешательстве Запада, такая вот «демократия с котятами». Что думают по поводу всего этого и чего хотят миллионы тех самых «российских избирателей», им абсолютно неинтересно, причём как политикам, так и вполне себе рядовым гражданам.
То есть те самые рядовые граждане Запада (которые якобы «войны не хотят») считают вполне нормальным вмешательство в дела иностранных государств, в том числе и ядерной России. Потому что их система «лучше» и «более совершенна», а войны они да, не хотят. В смысле они не желают, чтобы их убивали и их города разрушали.
И по факту реальная степень демократизма в России абсолютно никакого внешнеполитического значения не имеет. Увы, это так. Дальневосточным/исламским/африканским державам на это глубоко наплевать (они прагматики). Латиносам это тоже малоинтересно. А с точки зрения наших европейских/американских партнёров степень демократизма российской политической системы напрямую определяется степенью внешнего политического контроля над ней.
В результате наша демократия нужна только нам, но никому больше (что в принципе логично). Яркий пример из этой сферы: категорическое непризнание Европой выборов в Абхазии, Приднестровье, Южной Осетии. Тут ведь ещё такой момент чисто технический: вам может нравиться/не нравиться квазинезависимая Абхазия, но людям-то надо как-то жить, как-то организовывать совместное бытие.
И по каким принципам это им делать? Де-факто есть абхазский народ (в отличие от непонятных украинцев), у него есть своя история, свой язык, свои проблемы и свои герои. И как ему жить? По каким принципам? Ответ — никак! И никакая «демократия» на него не распространяется: грузины имеют право на «демократию», а абхазы — нет. То есть «по факту», даже с точки зрения наших европейских друзей, те самые «демократические принципы волеизъявления» базовыми и основными не являются.
Вначале идут геополитика и геополитические интересы вполне конкретных государств, а вот потом, если повезёт, — демократия. Но это если очень повезёт. Ещё раз, абхазы — очень хороший пример. Действительно, а на каких принципах им строить своё общество? Что вы предложите? Диктатуру, теократию? Что конкретно?
Да наплевать всем европейским теоретикам и практикам государства и права с высокой колокольни: Абхазия — это часть Грузии. Всё. Точка. Абсолютно никакие «волеизъявления» абхазских граждан никакого значения, с их точки зрения, не имеют. Всем глубоко наплевать что там: парламентская демократия швейцарского типа или людоедская диктатура центральноафриканского. Абсолютно «фиолетово».
А вот в России многие неглупые люди искренне убеждены, что российская демократия кого-то в Европе не оставляет равнодушной. Ещё раз: им бесконечно безразличны принципы и механизмы формирования власти в России, им интересна только и исключительно возможность влиять на формирование этой самой власти. Всё, больше ничего. Можно как «вукраине», где ведущих политиков напрямую выбирают и курируют из Госдепа. Тоже демократия.
Для того, чтобы определить, какой именно вариант понимания характерен для данного человека, его нужно просто спросить: «А вот чьё мнение должно быть более важно для «президента Украины», мнение народа или мнение посла Соединённых Штатов?» Война на Украине идёт во многом именно потому, что президент Порошенко был с самого начала гораздо популярней в американском посольстве в Киеве, чем на Донбассе и в Крыму. Его выбрали именно потому, что он пользовался большой популярностью «среди американских кураторов Украины». «Среди американского посла» рейтинг у него был высокий.
Как раз «война с колорадами и ватниками» имеет место как раз по эти причинам, что для текущей администрации Украины важнее рейтинг именно в США, а не на Украине. В своё время Генрих IV даже веру сменил ради парижских «избирателей». Генриху IV-му было, конечно, легче: он был именно французским политиком. И король, и демократия — вещи как раз отнюдь не взаимоисключающие друг друга.
Взаимоисключающими являются как раз демократия и «марионеточный режим». Что и имеет место быть на Украине. Вот герр Янукович был всё ещё украинским политиком, и ему, чтобы «удержать Донбасс», не приходилось прилагать вообще никаких усилий. Всем тем, кто упрекает Путина в «неспасении Донбасса», как бы нелишне напомнить, что вообще-то Донбасс был таким вот «козырным» украинским регионом, «донецкие» были «брендом» и ни в какую Россию никто из них не собирался даже в январе 2014-го…
А что вы хотите? Демократия (в нормальном её понимании!) работает. Меняется всё быстро, как на войне, и как-то уже не верится, что донецкий и «трижды не судимый Янек» никаких проблем с удержанием Донбасса не имел и не подозревал о их существовании. Славные были времена: у Украины был Крым, Донбасс, суверенитет и доллар «по восемь». А всё почему? А потому что была демократия!
Но американцам/европейцам была нужна не «народная демократия», а «демократия управляемая», отсюда последствия. Поэтому вполне себе действующую (пусть кривую и косую) украинскую демократию они изничтожили, и сегодня Украина медленно скатывается к тоталитаризму, просто потому что обеспечить относительный порядок при минимуме ресурсов может только тоталитарное общество: товарищ Ын не даст соврать.
Поэтому все «потуги» наших парламентариев кого-то там в чём-то убедить в «европах» обречены изначально. Для европейцев «лакмусовой бумажкой демократии» служит именно принятие нужных им решений. Именно та система, которая способна продвигать их интересы, — «демократична», та же, которая на это не способна — «тоталитарна». Конкретные партии, политики и вся система в целом для них интересны гораздо меньше. Поэтому демократичность любых выборов в России они будут определять именно по прохождению их людей во власть, что, безусловно, будет вызывать жёсткие конфликты и полное/абсолютное непонимание.
Да хоть «золотые» выборы проведи — их это не устроит. Если результаты будут не теми. Причём это не работа на перспективу ни разу. Ждать и заниматься стратегическим инвестированием они не готовы совсем. Результат им нужен прямо сейчас. Это как с Януковичем: прозападного, демократически избранного политика снесли с помощью вооружённых нацистов просто потому что он решил немного «поторговаться». Причём снесли за год до очередных выборов.
Просто представьте степень «треша и угара». Ненавистный Янукович мог тупо проиграть следующие выборы в результате потери популярности из-за «неподписания», а новый, демократически избранный президент немедленно подписал бы эту самую клятую евроассоциацию. И комар бы носа не подточил. Всё было бы по закону. И никаких бы вам ЛНР/ДНР/Крыма.
То есть вот к той самой «демократии» на Украине вот такое было отношение на Западе. Януковича даже не попытались «переизбрать»/«перекупить», его попытались пристрелить как собаку. Откуда, собственно говоря, следует, что им хоть сколько-нибудь интересна подобная демократия в России? Самая совершенная демократия, с их точки зрения, у нас будет тогда, когда президент России будет напрямую назначаться/согласовываться из-за рубежа. Иначе никак.
Почему демократия плохо приживается в России? Интервью с политологом Артемием Магуном
На днях мир отмечал Международный день демократии, но вряд ли это праздничный день для России. Почему мы не можем осуществить западный идеал либеральной демократии, в котором сходятся «власть народа» и приверженность свободам? При каких условиях мы приблизимся к этому идеалу? Наш эксперт для разговора на эту тему — Артемий Магун, доктор политологии и философии, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге, автор книги «Демократия. Демон и гегемон».
«Отношение к демократии в нашей стране коррелирует с отношением к Европе и США»
— В своей книге вы подчеркиваете, что либеральная демократия распространилась по планете и стала нормой после Второй мировой войны, победы над фашизмом и нацизмом. Почему же она не укоренилась у нас после краха коммунистического режима?
— Как и все другие политические системы, либеральная демократия не застрахована от сбоев, поломок. Почему в России провалились попытки «вырастить» либеральную демократию, почему люди сплотились вокруг авторитарного лидера? Об этом очень много написано. Если очень кратко, то картина такая: либеральная демократия относительно хорошо работает в Америке, Европе, других развитых странах западного типа, а также в странах послабее и победнее, но напрямую зависящих от первых стран, — там создают такой же режим, как в «метрополиях».
В странах «полупериферии», независимых от США или Евросоюза, либеральная демократия работает не очень. Общество поляризовано, антагонистично, а кроме того, встает вопрос о суверенитете против влияния указанных гегемонных держав. Россия, хоть разговоры об этом велись, не была включена в такие западные организации, как Евросоюз или НАТО, и осталась одна. Пошла речь о том, чтобы построить либеральную демократию «в отдельно взятой стране — так же, как раньше пытались построить коммунизм. Но без готовности Запада кооптировать Россию ничего не получилось.
— Вы указываете, что глобальному распространению либеральной демократии способствовал патронаж Соединенных Штатов. Почему США не оказали такую же сильную поддержку демократии в постсоветской России?
— Они, разумеется, помогали в меру сил (отчасти делегируя помощь частным фондам), но не рассматривали это как сверхзадачу. Сегодня, в ретроспективе, мы видим, что это было ошибкой. Но, во-первых, Америка сама по себе странная империя: она переменчиво относится к своему имперскому бремени, сегодня она империя, завтра — нация. Во-вторых, Россия никогда исторически не находилась в зоне контроля Америки, не была ее сателлитом. Идея включить в пространство либеральной демократии Россию была, но без того, чтобы делать ее непосредственно зависимой от США. И даже стратегическим партнером.
— А российская элита, со своей стороны, стремилась в объятия Америки?
— На эту тему сейчас есть определенные исследования, недавно, например, вышли данные группы [социолога, профессора Высшей школы экономики] Эдуарда Понарина. В начале 90-х годов — это все мы помним — российские элиты были настроены очень проамерикански, готовились, на уважительных для них условиях, стать «лучшим другом» Америки, получать от нее «материальную помощь», что какое-то время, в общем, и делали. Но довольно быстро поняли, что большого уважения и расположения Америки они не дождутся, что она рассматривает Россию как одну из достаточно слабых стран и интеграции российской элиты в мировую на особых условиях не будет. А тут еще началось: расстрел парламента в 1993 году, война в Чечне. Даже если американское правительство эти шаги в целом поддержало, то американское общественное мнение выступило против. Стало понятно, что ценности и интересы России и США постепенно расходятся.
— По последним соцопросам, 40-50% россиян положительно относятся к Соединенным Штатам и Евросоюзу. Если эта тенденция продолжится, будет ли примирение России с Западом и конкретно с США залогом развития демократии в нашей стране?
«Всегда есть опасность ухода в пространство гражданской войны»
— Вы пишете, что в демократических странах государство стимулирует развитие «демократии участия» — низовой неполитической самоорганизации людей в разнообразные гражданские структуры. Но это не про Россию. Можно ли у нас в процессе создания «демократии участия» обойтись без государства?
— Конечно, можно. Но если люди мобилизуются без государства, то значит, что как бы против него: возникает, как это было раньше, какой-нибудь коммунистический интернационал или религиозное движение, которые дают людям то, что должно давать государство — веру, огонь в глазах, чувство солидарности. Тогда часто происходят революции, и государство, если оно не демократическое, на этом прекращает свое существование.
Но дальше — вопрос: а что затем? В истории были позитивные примеры, когда в результате революции возникало демократическое общество и новые элиты были вынуждены считаться с народом, создавались институты для его политического участия. В принципе, так бывает. Но всегда есть опасность ухода в пространство гражданской войны, поляризации. Именно с этой угрозой должно работать истинно демократическое государство, уважая стремление людей интегрироваться в политику, подталкивая их к участию в публичной жизни — в слушаниях, совещаниях, голосовании. Это в интересах самого государства.
— То есть если демократия растет «снизу», то это чревато революцией и кровопролитием, поэтому в интересах государства растить демократию «сверху»?
— Я вообще не против революции, но если она происходит одномоментно, то, как правило, приводит к разочарованию и откату. Революция должна быть перманентной и управляемой, как «мирный атом». При Горбачеве, хотя политическая система официально демократической не была, этот принцип работал, при Ельцине работал хуже, при Путине пошла стабилизация, и он работать перестал. Институты либеральной демократии зависят от воли людей, и если у ее ключевых участников (у консолидированных элит или у большинства народа) нет воли к демократии, если они не хотят демократии — ее не будет.
В книге я пишу, что в Америке флаг «демократии» был поднят только седьмым президентом, Эндрю Джексоном. Другие президенты до него не обращались к этому термину и к демократическим ценностям, а Джексон сделал демократию ключевым принципом своей популистской политической программы, он первым стал обращаться не к политическим группировкам, а к «широким народным массам», используя недавнее расширение избирательных прав и расширяя их далее. Вообще, в истории Запада XIX–XX веков немало примеров, когда люди, выросшие в определенном культурном пространстве, создавали демократические и социалистические партии, апеллировали к простому народу и, получив большую власть, став президентами, премьер-министрами, выдвигали демократические ценности, боролись за равенство и таким волевым образом совершали ценностный поворот в политике. Ведь демократию сначала не признавали даже в парламентских странах.
И в России ситуация небезнадежна: у нас есть в анамнезе сильные традиции народничества, ценности равенства. Другое дело, что сегодня наша культура разорвана. Есть массы, которые настроены в целом, в содержательном смысле, демократически, но равнодушны к формальным вопросам: строительству политических институтов, ротации власти. И есть интеллигенция, которая выступает за форму, за закон, за свободные и честные выборы, но побаивается этих самых масс в содержательном плане. Они как-то грубоваты для нее. Это, к слову, еще одна причина, почему в России не получилось с либеральной демократией: в нужный момент интеллигенция отвернулась от демократических ценностей и не солидаризировалась с народом, который, между прочим, тяжело переживал реформы. А народ в свою очередь не поддержал ее моралистического авторитаризма. Надеюсь, со временем эта раздвоенность будет преодолена, потому что, как я уже сказал, в традиции у нашей интеллигенции совсем другое — уважение к простонародью.
— Значит, нужно просто подождать, когда «властителями дум» станут представители других поколений?
— Я думаю, да, должно поменяться поколение — уйдет с авансцены поколение, травмированное виражами советской истории, и придет поколение, как ни странно, более западническое, ориентированное на популистский сегодня Запад, с его «Сиризой» и «Индигнадос», но и его «Пятью Звездами», возможно (европейские левые и евроскептические движения — прим. ред.). В принципе, мы уже видим перемену отношений у нового поколения политиков. Может, я ошибаюсь, но если взять Навального и его команду (дай Бог им здоровья), то, мне кажется, они преодолели указанный разрыв интеллигенции с народными массами. Это популистские политики, свободные от презрения, которое их родители испытывали к условной «толпе».
«Я не уверен, что «даешь демократию» — лучший лозунг на данный момент»
— В книге вы упоминаете о концепции демократии как «свободного рынка политических элит», «электоральной конкуренции элитных кланов за избирателя-потребителя». Есть у нас хотя бы намеки на то, что этот рынок формируется?
— Я пишу об этой концепции критически, как о правом перехвате идеи демократии мрачными либерал-консерваторами, Вебером и Шумпетером, как о способе свести демократию к закреплению неравенства и классового господства крупной буржуазии и бюрократии. Но в России нет даже такой «демократии»: выборов как таковых почти нет, конкуренции нет, результаты голосования, как правило, известны заранее.
В России сегодня проблема не только в государстве, у нас сильна культура недоверия к политической власти, избегания государства, спонтанного анархизма, которая в известном смысле является продолжением демократии, ее диалектическим результатом. То есть, стимулируя развитие демократии, свобод, мы рискуем тем, что кто-то решит, что власть не очень-то и нужна. Это очень важная проблема баланса между публичным пространством и пространством попросту пустым. И она нигде до конца не решена, не только в России. Поэтому уровень политического участия населения падает по всему миру, в тех же Соединенных Штатах он низкий уже давно.
— Поскольку у нас при голосовании все «гаечки» заранее подкручены, то «избранники» очень условно зависимы от избирателя. Взять любого избирающегося губернатора — конечно, он что-то делает для людей, принимает перед выборами какие-то социальные меры, открывает школы, строит дороги и так далее. Но при этом нет уважения к собственно голосу людей, их мнению, нет желания посоветоваться. Бюрократический режим плохо понимает реальные запросы общества, потому что ему неинтересно, что оно хочет сказать. Они боятся выйти поговорить с людьми, у них единственный способ замерить общественное мнение — послать вместо себя посредников-социологов, провести массовый «социологический» опрос, фокус-группы. Что-то это дает, безусловно. Но общественное мнение по нелокальным вопросам формируется государственным телевидением, а опрос общественного мнения обычно предлагает простые альтернативы «да-нет», и по-настоящему голоса людей все равно не слышно. Это «вырожденная» демократия опросов, о чем много в последнее время пишет социолог Григорий Юдин.
— Следовательно, единственный способ заставить власть услышать себя — быть напористей, манифестировать?
— Конечно. Это очевидно: когда люди выходят и отчетливо выражают власти свое недовольство ею, та больше обращает на них внимание. Тогда бюрократ задумывается: где-то мы недоработали. Это схема, работающая и на Западе, и у нас. Но заметьте, она имеет довольно патерналистскую природу. В нашей недемократической стране есть такая ловушка: если протест, от ярости, приобретает антагонистический характер «стенка на стенку», то власти его игнорируют. Как думают «наверху»? «Опять те же умники, та же молодежь, бесятся с жиру под влиянием западной культуры. Но они меньшинство, и группа, которую они представляют, тоже в меньшинстве. Поэтому мы ими можем пренебречь. Так что все у нас хорошо».
Поэтому в Москве мы получили очередной сезон сериала про «рассерженных горожан». Это образованные профессионалы, на самом деле — достаточно крупный слой населения, которому не нравится авторитарный режим. Но он им никогда не нравился. И режим списал их еще в 2012 году, это не та группа, на которую он как-то опирается, это не его люди, не те, к кому можно апеллировать, с кем целесообразно вступать в диалог, для кого так уж полезно что-то делать (хотя Собянин как раз делал, пытаясь их деполитизировать). Да и протест, по мировым меркам, был не таким уж многочисленным. В общем, и те, и другие «остались при своих». В когнитивном отношении ничего нового не произошло, смены гештальта не случилось.
— Какие уроки, с вашей точки зрения, должны усвоить оппозиционеры?
— У них есть свой гештальт: они исходят из того, что у нас в основании государства либеральная демократия, правовое государство, честные выборы, что выборы — это всерьез, и только злобная авторитарная власть портит всю эту прекрасную картину. В общем, продолжение игр советских диссидентов в «выполняйте вашу Конституцию». Тут могут быть локальные успехи, но вообще это самообман- такой же, как называть митинг массовым гулянием. Если вы устраиваете митинг с некими серьезными целями, то по идее не должны говорить окружающим, что просто гуляете. Хотя вы вынуждены это говорить, чтобы вас не задержали. И здесь есть ловушка.
Как следствие, и это главная ошибка, практически нет социальных лозунгов, близких народу, нет артикуляции его важнейших чаяний — в этот раз их меньше, чем в 2011–2012 годах. Нет никакой программы по национальной, международной политике, а она, в силу «телевизора», для людей важна. Да, вероятно, большинству неприятно жить в недемократическом государстве, всех унижают бюрократы (хотя у нас каждый третий и сам маленький бюрократ чего-нибудь). Но я не уверен, что «даешь демократию» — лучший лозунг на данный момент. Я не говорю, что человеку без высшего образования нужны только деньги, я так далеко не считаю, ему или ей нужен целый набор факторов, улучшающих жизнь. Честные выборы в этот набор не входят, а вот социальное равенство входит. И это ставит ограничитель между «разгневанными горожанами» и простым человеком, который воспринимает их как представителей другого, инородного класса. У нас достаточно фрагментированное общество, поэтому довольно сложно создать массовое движение, пока не получается. Но прецеденты были, в 80-90-х годах. Возможно, в ближайшие годы удастся их повторить.
— А как насчет тезиса о том, что политика делается в столицах, в мегаполисах? И, значит, пристального внимания на провинцию, где проживает большинство простых людей, можно не обращать.
— Мы видим, что в последние 30 лет в России все наоборот: электоральные победы куются именно в глубинке, в небольших городах, которые поддерживают консервативные силы. В этом смысле мы в нашей авторитарной стране заложники репрезентативной демократии. И поэтому у нас — «электоральный авторитаризм». Если бы протестующая молодежь добилась той демократии, о которой печется, то режим, возможно, стал бы еще более жестким, и не исключено, что пошел бы с кем-нибудь на войну. Тут надо ясно понимать, чего ты хочешь — действительно ли демократии? Или интеллигентского, просвещенного правления с элементами обратной связи? Если второго — так и скажите, если первого — готовьтесь к последствиям. А в головах — компот политических терминов и понятий. Везде, не только у нас.
«Пока и если не дойдет до народного бунта, распределение продолжится в пользу элит и столиц»
— Вы пишете о «демократии тотального обсуждения», это когда важные решения общенационального масштаба подлежат всеобщему обсуждению, общество выступает советчиком политиков, которые обязаны выслушать и по возможности учесть мнение людей. Почему бы после московского противостояния власти все-таки не пойти на «демократию обсуждения», например, в центральных СМИ, чтобы перед парламентскими и президентскими выборами дать «пару выйти в свисток»?
— Мне кажется, российский народ в основном желает не столько демократии, сколько восстановления нормы в виде сильного социального, распределяющего государства. А для этого необязательно ломать автократический режим, власти достаточно «раскошелиться», хотя бы перед выборами, на повышение доходов населения, социальную сферу. На такое она способна, как вы думаете?
— Наш авторитарный режим со времен своего рождения тесно связан с неолиберальной идеологией и практикой. Отсюда низкая норма оплаты труда, плоская шкала подоходного налога, полулегализованная коррупция и извлечение ренты, нищенские пенсии, целый ряд других явлений, которые способствуют неравенству. Вы говорите о «норме» в виде социального государства, но на взгляд многих представителей власти, норма, порядок вещей — это неолиберальный режим финансовой дисциплины и урезания государственных расходов (в рамках которого заодно можно получать сверхзарплаты в госкорпорациях).
На этом все и строится, и пока и если не дойдет до народного бунта, распределение продолжится в пользу элит и столиц. Бюрократы, по замыслу команды Путина, должны быть сыты еще и потому, чтобы не помышлять об элитном заговоре. А неолиберализм — это догма, возникшая когда-то в среде советской консервативной интеллигенции 1980-х и воспринимаемая некритично. Для многих наших представителей элит это что-то святое, неприкосновенное, глубокая психологическая установка, они от нее не откажутся и будут упираться до последнего. Они не видят диалектики, приведшей неолиберализм по всему миру в тупик крайнего неравенства, финансиализации капитализма и тотальной бюрократизации общества.
— В «Демократии» вы пишете: «Свободное время — один из камней преткновения современной демократии, и борьба рабочих в XIX веке за ограничение рабочего дня была также борьбой за возможность демократии». Власти выгодно держать население в бедности, чтобы головы были заняты мыслями о ежедневном выживании, а не о политике?
— У нас сегодня очень много свободного времени: восьмичасовой рабочий день, два выходных. Мы, население, тратим это время на просмотр телевидения (те, кто постарше) и социальных сетей (те, кто помладше): вопрос, что там обсуждается? Настоящая демократия — это борьба за свободное время, чтобы оно было наполнено чем-то значимым, не обязательно политикой — различными духоподъемными практиками, которые повышают интерес к всеобщим вопросам. Свободного времени много, но оно колонизировано индустриальной потребительской рациональностью. Это проблема массового общества при капитализме, не только в России, мы видим печальные результаты по всему миру.
— Выходит, россиян еще «не допекло», все не так плохо. В конце Перестройки было настолько плохо, что на Манежной площади собирались почти миллионные митинги.
— Тогда была другая констелляция. Было не столько плохо, сколько не до конца хорошо: возник утопический момент, в свете которого действительность предстала как «настолько плохая». Власть отчасти поддерживала и подталкивала эти протесты, люди понимали, что не участвуют в чем-то совершенно запрещенном. Телевидение помогало их мобилизовать, а не демобилизовать, как сейчас. И в целом была сформирована оппозиционная культура, не только в среде московской интеллигенции, а во всей стране. Самые разные слои населения считали, что Советский Союз неэффективен и нелегитимен, делегитимация режима шла на пространстве всего Союза.
Если российский авторитарный режим подвергнется такой же делегитимации, последствия не заставят себя ждать, в таком случае вполне возможны массовые выступления. Но делегитимации в сопоставимом масштабе не происходит, потому что, в отличие от советского, нынешний режим не идеологичен, поэтому его труднее делегитимировать, и это ограничивает рост оппозиционного, протестного настроения. Ну и в пучину нищеты этот режим население пока не вверг. Единственное, что может «бабахнуть», — это массовое ощущение неравенства и несправедливости.
— «Демократия вовсе не является политической формой, пригодной для любого общества» — слова из вашей книги. Может, наше общество, известное своими патерналистскими наклонностями, из тех, для кого демократия непригодна, и «власть толпы» не вызовет у нас ничего, кроме тех же демонов авторитаризма?
— Современная наука смеется над такими взглядами на «сущность русской нации». Кстати, подобные взгляды защищают те российские авторы, кто как раз представляет упомянутую антипопулистскую парадигму. Они зеркалят властных идеологов, рассуждающих об «особом пути» и «глубинном народе», это такой «национализм наоборот».
Да, наверное, можно говорить о неких ядерных темах, дилеммах русской, российской культуры, какая-то непрерывность традиций присутствует. Но сами по себе эти элементы неоднозначны. Это именно вопросы, дилеммы, траектории, расклады, а не однозначные признаки. В истории России немало моментов, когда народ бунтовал. Русский народ долго ведет себя индифферентно, потом берет и все сжигает, а потом долго грустит.
— Но демократии-то при этом не наступает, она постоянно ускользает от нас.
— Но при чем тут «особенности национального характера»? Вообще, культурой, традициями, ценностями Россия во многом похожа на юг Европы — Португалию, Испанию, Италию. В Италии, конечно, люди гораздо горячее, темпераментнее, но у них тоже есть культ неформальных отношений, они тоже не очень любят законы, у них есть свои аналоги неформальной экономики. Это свойства не одной только России, а определенного типа культур. Однако при этом и в Италии, и в Испании какая-никакая либеральная демократия, экономики развиваются, ничего страшного, никакого авторитаризма, там давно нет (хотя есть обычная коррумпированная власть бюрократии).
Для торжества либеральной демократии требуются определенные социальные факторы, никак не связанные с «русским характером»: например, социальный мир. Если общество фрагментировано, разобщено на антагонистические классы, то шансов у либеральной демократии гораздо меньше. В этом смысле в России есть потенция для демократии: я имею в виду российский консерватизм, традиционализм, у нас, вопреки декларациям, пока не происходит того разложения социальных связей и ритуалов, которое характеризует протестантский мир. Риторика индивидуалистическая, а быт во многом коллективистский. Даже классовые культурные различия гораздо меньше пока, чем в упомянутых северных странах. Это внушает определенный оптимизм.
— Итак, ждем смены поколений в верхушке власти, оппозиционной солидарности, экономического коллапса и массовых протестов? Может, тогда снова откроется окно возможностей для российской демократии?
— Если разразится экономический кризис, тогда точно грянет революция. Но ее, вероятно, просто задавят. Я связываю перспективы демократии в России не с экономическим коллапсом, тем более что не верю в него. Я верю в перегруппировку в международной политике. Никто, включая Путина, не заинтересован сегодня в текущем остром противостоянии. И если удастся наладить отношения с частью Евросоюза (а там есть влиятельные силы, симпатизирующие партнерским отношениям с Россией, к тому же вполне вероятен сценарий раскола ЕС) или если, скажем, в Китае пойдут процессы умеренной демократизации, то для верхов исчезнет стимул для поддержания столь закрытого и изоляционистского режима, который существует сегодня. Но к этому моменту хотелось бы иметь сильную, вменяемую и национальную социал-демократическую партию с программой альтернативного развития для страны.
В подготовке интервью принимал участие Юрий Гребенщиков.