суд полагает что это значит
«Халатный» текст решения суда: недооцененная роль судебной мотивировки в жизни гражданина
Юридическая практика привыкла к тому, что первостепенное внимание при анализе текста любого судебного решения отдается изначально резолютивной его части, а затем мотивировочной, где содержатся выводы суда, положенные в основу решения.
Очевидно, что каждый судья использует собственный набор методов и средств, которые применяет в написании текста судебного решения. Кто-то склоняется к полноценному отражению всех основных частностей по делу, кто-то ограничивается изложением лишь самых существенных фактов, а кто-то помещает в текст не всегда логично связанный набор обстоятельств и одновременно с этим цитирует общие нормы закона, не доводя их до конкретного применения. Однако все три случая, как и положено по природе, объединяются одним – резолютивной частью, которая должна быть недвусмысленна и отчетлива: «иск удовлетворить», «в удовлетворении иска отказать», «признать виновным», «оправдать»…
Но недаром процессуальный закон задумал так, чтобы решение суда, например, по гражданскому делу, имело не только вводную и резолютивную части, но и мотивировочную часть, которой еще и «помогает» описательная. Причем закон потребовал от суда готовить полный текст решения в последовательном изложении вводной, описательной, мотивировочной и резолютивной частей. Не нужно обладать огромными способностями логического мышления, чтобы понять роль мотивировочной части. Если её не переоценивать словами, то можно сказать, что мотивировочная часть – это база судебного решения. И насколько суд умело изложит свои мотивы и выводы в этой части в переплетении с нормами закона, настолько грамотный участник дела поймет резолюцию суда. То же самое будет работать и в случае апелляционного и кассационного обжалования этого решения – вышестоящему суду будут ясны точные причины постановления того или иного решения по делу, если ему будут видны из текста решения выводы нижестоящего суда и нормы примененного им законодательства. В этой связи мотивировочный элемент любого судебного решения рационален. Его существование оправдано, уместно и крайне необходимо.
ГПК РФ предъявляет к мотивировочной части решения суда по гражданскому делу ряд требований. Так, решение суда должно не просто состоять из вводной, описательной, мотивировочной и резолютивной частей, но и в каждой из них должна отражаться определенная информация по делу (ст. 198 ГПК РФ). Законодатель устанавливает форму решения суда не просто так – он стремится обеспечить единообразие, а через нее – законность и обоснованность каждого решения. Особенно это актуально при тех обстоятельствах, что в России – наследнице советского опыта – подавляющее большинство официальных текстов принято подчинять некой форме (формулярам), потому как в силу приобретенного опыта государству их проще обрабатывать и отрабатывать. И судебное решение тут не исключение. Несмотря на идеально представляемое нам судейское усмотрение, текст решения суда все-таки должен быть одинаков по структуре.
Вместе с тем не все судьи, как в начале было отмечено, стремятся излагать в мотивировочной части своих решений по делу выводы, к которым они пришли при рассмотрении дела, далеко не все судьи, к сожалению, излагают оценку доказательствам по делу в текстах своих решений, и явно не все судьи четко формулируют свои выводы в текстах решений. О причинах можно только догадываться. Точно сказать можно лишь одно – это системная проблема. В огромном государстве сложно найти судей, одинаково ответственных, одинаково пишущих, одинаково оценивающих последствия написания или ненаписания о тех или иных частностях дела. «Судьи тоже люди». Да, безусловно, люди, но люди ведь по природе должности ответственные, «власть предержащие», а потому обремененные особыми задачами. Кто-то из судейского корпуса вовсе не придает значения мотивировке, формально её «отписывая», поскольку считает, что его решение по делу в корне является верным, а «околорезолютивный» контекст дела ни на что не влияет. Попробуем представить, что они и правы, но только не в том случае, когда постановленное решение может преюдициально повлиять на другие дела с участием тех же сторон.
В 2017 году в производстве Черемушкинского районного суда г. Москвы находилось гражданское дело по иску бывшей супруги к бывшему супругу о разделе супружеского имущества. Дело рассматривал один из судей, по оценке ряда граждан не достаточно «отрабатывающий» гражданские дела, то есть не в полной и необходимой мере оценивающий те или иные значимые обстоятельства, а также не в полной мере «отписывающий» судебные решения по рассмотренным делам.
По означенному делу 22 марта 2017 года истица в окончательной форме изменила исковые требования в день проведения предпоследнего заседания по делу, уточненное исковое заявление было принято судом. В нем она просила взыскать с бывшего супруга причитающуюся ей ½ часть дохода, фактически полученного бывшим супругом от сдачи в аренду нежилого помещения, принадлежащего сторонам на праве совместной супружеской собственности. Заявив это требование, истица не уточнила период, за который она просит взыскать половину дохода, обозначив лишь его общую сумму – 1 650 000 рублей и сославшись на договоры аренды – от 14 мая 2015 года и от 25 апреля 2016 года как на основания своего требования. Из чего эта сумма складывается, истица в своем заявлении суду не сообщила, а пояснения на этот счет в заключительном заседании 5 апреля 2017 года не дала, поскольку вопрос об этом судьей поставлен не был.
Автор не хочет вдаваться в причины «молчания» стороны ответчика по поводу выяснения этого обстоятельства, в первую очередь заостряя внимание на том, что в силу процессуального закона именно суду в целях полноценного рассмотрения дела надлежит выяснять мотивы требований истицы. Однако суд, в прямом смысле слова рассердившись на истицу из-за бесконечности заявляемых ею ходатайств, не выдержав чрезмерный поток сообщаемой ею информации об ответчике, в которой, надо сказать, лишь 10% относилось к делу, стремительно провел процесс, окончил судебное разбирательство и, не заслушав прений сторон, которым было что сказать по делу, удалился в совещательную комнату для постановления решения. В итоге – изготовленное через несколько дней мотивированное (полное) решение по делу содержало все необходимые структурные части, цитировало все исковые требования истицы, обозначало, на первый взгляд, важные обстоятельства по делу, излагало окончательную резолюцию суда о частичном удовлетворении иска, кроме одного – не было исчерпывающей мотивировки суда относительно требования истицы о взыскании половины «арендного» дохода. Это и создало для ответчика впоследствии весьма серьезные проблемы.
Поскольку постановленное решение от 5 апреля 2017 года устанавливало период совместного проживания бывших супругов и ведения ими общего хозяйства с 27 февраля 1997 года по 1 июня 2016 года, то разрешенное требование истицы о половине «арендного» дохода в 1 650 000 рублей при анализе решения суда новым представителем ответчика представлялось как относящееся к периоду с 27 февраля 1997 года по 1 июня 2016 года, то есть распространяющееся на период ведения супругами общего хозяйства. Очевидно, что новый представитель ответчика исходил из элементарной логики раздела супружеского имущества и представлял себе, что исковые требования бывшей супруги ограничивались только периодом ведения супругами общего хозяйства и никак не выходили за него. Но, как впоследствии выяснилось, заявленное ею требование о половине «арендного» дохода просто не могло «вписаться» в указанный период времени. Так нечеткость мотивировочной части решения суда впервые ввела в заблуждение и ответчика, и его нового представителя по смежному делу.
Решение суда от 5 апреля 2017 года под «штампом» Мосгорсуда, вступило в законную силу 26 июля 2017 года.
В феврале 2018 года названная бывшая супруга предъявила в Черемушкинский районный суд г. Москвы новый иск к бывшему супругу – о взыскании неосновательного обогащения, полученного в виде дохода от сдачи того самого нежилого помещения в аренду в период с 1 июня 2016 года по 26 июля 2017 года. Преподнося вниманию суда вступившее в законную решение суда о разделе имущества, истица положила в основу своего нового иска преюдициально значимый вывод суда о том, что супруги вели общее хозяйство до 1 июня 2016 года, и сообщила, что её требования о взыскании средств в этом решении суда не фигурировали и не могли фигурировать по определению, так как суд разрешал её исковые требования в контексте периода ведения общего хозяйства (фактического брачного периода). В то время ответчик по новому иску – бывший супруг истицы, разобравшись при помощи нового представителя в тонкостях судебного решения от 5 апреля 2017 года, довел о суда, что новый иск бывшей супруги в части периода с 1 июня 2016 года по 31 марта 2017 года является тождественным тому иску, который разрешался в деле о разделе имущества. Несмотря на очевидное несовершенство текста решения суда от 5 апреля 2017 года, сторона ответчика в полной мере попыталась обоснованно убедить суд в том, что тождество исков все-таки имеется.
Как ранее уже говорилось, что иск по делу о разделе имущества, содержа требование о взыскании причитающейся бывшей супруге половины «арендного» дохода, обозначал только общую сумму взыскания («1 650 000 рублей») и указывал на два договора аренды («договор от 14 мая 2015 года» и «договор от 25 апреля 2016 года», их копии вошли в материалы этого дела), но период взыскания не оговаривал. В мотивировочной части решения суда от 5 апреля 2017 года также не содержалось сведений о том, за какой именно период времени истица просила взыскать с ответчика половину дохода. Суд апелляционной инстанции, проверяя данное решение, этому вопросу внимания не уделил, поскольку апелляционная жалоба истицы на это не указывала, и, проверив решение в пределах доводов истицы, оставил его без изменения. На тот момент ответчик тоже не ставил об этом факте вопрос, поскольку не был еще сосредоточен на судебной ошибке, не знал о ней. Тем временем решение суда от 5 апреля 2017 года, постановившее частичное удовлетворение иска и отказ в удовлетворении иска в остальной части, как оказалось, затрагивало требование истицы о половине «арендного» дохода не только в контексте периода до 1 июня 2016 года, как недобросовестно утверждала истица во всех судебных заседаниях по новому делу.
Поскольку договоры аренды от 14 мая 2015 года и от 25 апреля 2016 года были упомянуты в мотивировочной части решения суда о разделе имущества, ответчиком, полностью погрузившимся в процесс, и его новым представителем они были тщательно изучены, по результатам чего последовал вывод – сумма в 1 650 000 рублей, которую требовала взыскать истица, опираясь на указанные договоры, не могла сложиться в период о 1 июня 2016 года по следующим причинам. Договор от 14 мая 2015 года предусматривал сдачу супружеского помещения в аренду в период с 1 июня 2015 года до 30 апреля 2016 года под условием, что арендная плата в месяц составит 150 000 рублей. То есть означенный договор имел действие с 1 июня 2015 года по 30 апреля 2016 года (11 полных месяцев). Договор от 25 апреля 2016 года, пришедший по сути на смену предыдущему, устанавливал сдачу помещения в аренду на период с 1 мая 2016 года до 31 марта 2017 года под условием, что арендная плата в месяц составит также 150 000 рублей. Иными словами, этот договор имел действие с 1 мая 2016 года по 31 марта 2017 года (очередные 11 месяцев). Таким образом, оба договора последовательно предусматривали аренду помещения в период с 1 июня 2015 года по 31 марта 2017 года за плату в 150 000 рублей в месяц, то есть по сути приносили ответчику доход в 3 300 000 рублей (150 000 рублей * 22 месяца), из которых 1 650 000 рублей являлись ни чем иным, как половиной этого дохода – то есть супружеской долей истицы.
Как вытекало из содержания уточненного искового заявления от 22 марта 2017 года, истица производила расчет взыскиваемых сумм только исходя из условий договоров аренды от 14 мая 2015 года и 25 апреля 2016 года, а не из фактически поступившего ответчику дохода. Тем не менее это не мешало стороне ответчика таким арифметическим способом сделать вывод о том, что требования истицы о половине «арендного» дохода по делу о разделе имущества и требования истицы о взыскании неосновательного обогащения, полученного в виде дохода от аренды, совпали, а значит тождественны.
Однако позиция стороны ответчика судом в новом деле принята не была, районный суд, не приведя мотивов отклонения позиции ответчика, взыскал с него причитающуюся истице половину «арендного» дохода за период с 1 июня 2016 года по 26 июля 2017 года, которую при всем этом неверно рассчитал. Решение по новому делу было принято судом 15 января 2019 года. Не согласившись с ним полностью, ответчик принес на него апелляционную жалобу. С вынесенным решением не согласилась и истица, которую смутил неверный расчет взысканного обогащения.
Одновременно с этим ответчик обратился в Черемушкинский районный суд г. Москвы с заявлением о разъяснении решения суда от 5 апреля 2017 года, поставив вопрос о том, как именно следует понимать решение суда в части отказа истице в удовлетворении её требования о взыскании половины «арендного» дохода – как отказ по периоду с 1 января 2015 года по 1 июня 2016 года или как отказ по периоду с 1 июня 2016 года по 31 марта 2017 года. Районный суд в лице того самого судьи, который рассматривал дело в 2017 году, в разъяснении отказал, указав, что решение по делу исчерпывающе излагает все значимые обстоятельства и «в разъяснении не нуждается».
Дело о неосновательном обогащении по обеим апелляционным жалобам слушалось в Мосгорсуде, который 12 сентября 2019 года на всеобщее удивление оставил решение от 15 января 2019 года без изменения и придал ему законную силу. Воспользовавшись итогами судебной реформы 2018-2019 годов, обе стороны обжаловали судебные акты по делу во Второй кассационный суд, который апелляционное определение Мосгорсуда от 12 сентября 2019 года отменил, направил дело в Мосгорсуд на новое рассмотрение, признав обстоятельства по делу неверно установленными и найдя в истории производства дела существенные процессуальные нарушения. Вместе с тем кассационный суд, «откомментировав» установленные на тот момент факты по делу, никак не затронул тождественность исков относительно периода с 1 июня 2016 года по 31 марта 2017 года, уклонившись от оценки данного факта.
И только 20 августа 2020 года Московский городской суд по результатам рассмотрения этого дела по правилам производства в суде первой инстанции, к которому он был вынужден перейти вследствие обнаружения кассационным судом целого ряда материально-правовых и процессуальных ошибок, прекратил производство по делу в части требований истицы относительно периода с 1 июня 2016 года по 31 марта 2017 года, сочтя доводы стороны ответчика обоснованными и верными.
Так несовершенство мотивировочной части решения суда от 5 апреля 2017 года о разделе супружеского имущества было по сути «излечено» усилиями стороны ответчика, нашедшими внимание суда, но это излечение произошло спустя 2 года после первичного рассмотрения дела. Получается, что «исправление» дела украло не только у ответчика, его представителей, но у истицы, её представителей, а также у судей 2 года их профессионального и личного времени, которое в XXI веке люди вынуждены ценить очень высоко, ведь «время – это жизнь» и «время – это деньги». К сожалению, нерадивый судья, вынесший решение от 5 апреля 2017 года, не смог дополнить его смысл разъяснением и решить проблему с пониманием тождественности, он выбрал другое – глупо настоять на своем, отказать в разъяснении под формулировкой «решение исчерпывающе и не нуждается в разъяснении». Только он, боюсь, не осознавал, что его действия повлекут такие «дикие» последствия.
Кто-то безусловно из опытнейших специалистов права скажет, что сокрушение тем, что какой-то суд допустил какую-то ошибку и это вылилось в её преодоление в течение нескольких лет – «детский лепет», но лично я, молодой, пусть недостаточно опытный, но довольно понимающий их коллега, познавший истинную суть юридической профессии, не буду здесь оригинален и скажу, что за каждым решением суда стоит судьба человека. Ведь действительно суд не вправе таким вот образом отнимать у человека время и распоряжаться им – суду таких полномочий никто не давал: ни закон, ни человечество. Поэтому не являются смешными возмущения людей относительно беспредельной работы судов в этом контексте.
Правосудие – изобретение древнее, возможно, слишком идеализированное, но вечное и нужное, а главное – надежное по своему определению. Правосудие обязано быть опорой граждан, их последней возможностью восстановить справедливость в своем деле. Причем суд должен сам организовать процесс так, чтобы пришедший к нему гражданин мог выразить свою позицию, добиться внимания суда, найти его понимание, заявить свою претензию к ответчику или наоборот оправдаться. В этом смысл состязательности, в этом смысл правосудия, ведь оно задумано для установления истины. Но разве можно говорить о справедливости, если суд намеренно её искажает изначально, отметая на своем пути все, что значимо для дела, и выносит только то решение, которое он изначально видит. Убеждение, конечно – дело хорошее, но если это убеждение рождено из личной оценки в отрыве от реальности, то есть обстоятельств дела – это катастрофа.
В нашем государстве суду даны серьезные права по установлению обстоятельств дела, их оценке и выведению некоего истинного представления о ситуации в деле. Странно будет обвинять сейчас российский процессуальный закон в том, что его базовые нормы не позволяют находить истину в деле. Напротив, законодатель предоставил пусть не идеальные, но адекватные правовые условия для работы суда, в том числе исследовательской. Остальное, получается, за судом – его задача не «осрамить» подаренный законом некий «кредит правового доверия». А этот кредит как раз состоит в добросовестности применения закона и добросовестности судейского усмотрения в тех местах, где применение закона неоднозначно. При таких обстоятельствах мотивировка суда – это ключ к пониманию его логики, ключ к пониманию его правовой квалификации фактов, ключ к пониманию существа рассмотренных по делу отношений. Решение суда как итоговый акт просто теряет свою первую роль – информационную, если не позволяет обычному участнику дела, его получившему, после ознакомления понять, в чем суть отношений сторон, и по каким именно причинам суд решил удовлетворить иск или отказать в нем.
С утратой решением суда своей первой роли теряется и правосудие. Оно постепенно превращается в набор формально-необходимых действий, почти ритуальных, которые со временем становятся ненужными. И соблюдение процессуальных требований закона превращается для суда, загруженного десятками дел в день, в отвратное ритуальное телодвижение. Правосудию в таких условиях сложно выжить и сохранить лицо. Тем не менее, это не дает повода судье не мотивировать свое решение по делу в полном и необходимом объеме.
Не навреди: топ фраз, которые юристу нельзя говорить в суде
Е.И. Малиновский
× Обращаясь к второй стороне в ходе судебного заседания, не нужно называть ее «противной стороной».
Задача адвоката – корректно донести свою позицию до судьи, а также создать условия для разрешения спора и вынесения решения в пользу клиента.
В судебном процессе важно привлечь внимание суда, показать тактичное отношение к участникам судопроизводства.
Само по себе слово «сторона» никакого негативного оттенка не несет и поэтому не вызывает отторжения или неприязни. А вот словосочетание «противная сторона» воспринимается иначе. Обратите внимание на синонимы, которые можно к нему подобрать: «недруг», «враг», «ненавистник», «злопыхатель», «зложелатель». И представьте ситуацию, когда это словосочетание произносится в течение всего судебного заседания. Какое мнение сформируется об адвокате, постоянно произносящем «противная сторона»?
Чем больше ты упоминаешь эту фразу, тем меньше тебя хотят слушать и воспринимать. В итоге уменьшится внимание суда к доводам и позиции.
+ Правильно называть вторую сторону в соответствии с ее процессуальным статусом в законодательстве – «представитель истца» («представитель ответчика»). В крайнем случае можно говорить «оппонент».
Вышеназванные слова имеют нейтральный оттенок и не вызывают негативной реакции, которая может помешать адвокату, представителю юридического лица в судебном заседании, а также суду в восприятии позиции стороны.
А.Т. Горецкий
× В судебном процессе не стоит читать текст выступления с листа: «На рассмотрении экономического суда (судья такой-то) находится дело (номер такой-то) по иску ООО «А» (далее – истец) к ООО «Б» (далее – ответчик)…»
Это скучно, выглядит крайне неубедительно, впустую расходует процессуальное время судьи и потому воспринимается негативно. Важно научиться говорить лаконично, просто и понятно.
+ Из выступления лучше исключить риторические вопросы, философские размышления и отсылки к мэтрам доктрины права.
Не нужно превращать судебное заседание в театрализованное представление. Как правило, судьи воспринимают это негативно. Если есть что сказать, следует четко и последовательно изложить главные аргументы, не выходя за рамки предмета дела.
Если в судебном заседании юрист цитирует Шекспира и Макиавелли, это выглядит непрофессионально и воспринимается как отсутствие четкой и сильной позиции.
О.Ю. Николаева
× «Действия оппонента противоречат Конституции»
Конституция не регулирует порядка конкретных действий граждан или субъектов хозяйствования. Поэтому ссылки на принципы, закрепленные в Конституции, не воспринимаются серьезно.
+ «Действия оппонента противоречат такой-то статье такого-то нормативного правового акта» (указать конкретную норму)
Указание конкретного нарушения со ссылкой на норму выглядит убедительнее общих фраз и может лечь в основу решения суда.
В.М. Ангельский
× «Прошу учесть при вынесении решения, что другой судья в похожем деле со мной согласился и исковые требования удовлетворил»
В деле, которое рассматривается, мнение другого судьи не имеет никакого значения. Иначе не будут соблюдаться предусмотренные ст. 108 ХПК критерии относимости, допустимости и достоверности.
+ «Высокий суд, я знаю, что у нас не прецедентное право, однако суд такой то-то при схожих обстоятельствах вынес такое-то решение. Я полагаю, что судебная практика все же должна быть единообразной»
При этом будет правильным сжато описать предыдущие обстоятельства и представить решение для обозрения или приобщения к делу.
Решение суда принимается именем Республики Беларусь. Поэтому не совсем корректно ссылаться на мнение конкретного судьи, хотя решение и подписывает конкретное физическое лицо.
В то же время единообразие судебной практики для правовой системы имеет огромное значение. Поэтому на стадии судебных прений вполне уместны обоснованные ссылки на решения судов со схожими обстоятельствами.
Д.В. Лаевский
× Не стоит произносить фразы типа «Уже понятно, какое решение будет принято по делу», «Если суд намерен руководствоваться законом, то он должен принять решение о…», «Если будет принято решение о… мы будем его обжаловать»
Вряд ли разумно говорить суду, что его решение очевидно, предсказуемо, ожидаемо или заранее известно, даже если кажется, что суд ведет себя предвзято. Равно недальновидно демонстрировать, что сторона уже готовится обжаловать решение, которое еще не оглашено. Подобные высказывания дают противоположный эффект, потому что фактически публично ставят под сомнение беспристрастность и объективность суда.
Помните, что есть дела, в которых суд реально может сомневаться на протяжении всего процесса, особенно если подобных споров или обстоятельств в судебной практике не встречалось. Поэтому всегда существует вероятность, что в последний момент мнение суда изменится.
+ Высказываться в заседании следует не о будущих выводах суда и не о том, как вы намерены поступить в случае несогласия с этими выводами, а о том, насколько обоснованы и законны доводы стороны, т.е. ваши или оппонента.
В попытках предвидеть или предрешить выводы суда можно ошибиться в прогнозах и вызвать негатив по отношению к себе и, как следствие, к клиенту. Это же касается случаев, когда участник процесса пытается вербально вынудить суд к принятию определенного решения. Подобные тактики изначально провальны.
Эффективнее будет представить в письменном виде четкие доказательства несостоятельности доводов оппонента, не забывая про предмет и распределение бремени доказывания. Тогда суд сможет использовать ваши аргументы в своем решении.