обручье костра что это
обручье
Смотреть что такое «обручье» в других словарях:
ОБРУЧЬЕ — ОБРУЧЬЕ, обручья, род. мн. чьев, ср. (устар.). Запястье. Толковый словарь Ушакова. Д.Н. Ушаков. 1935 1940 … Толковый словарь Ушакова
Обручье — ср. устар. Часть кисти руки, прилегающая к предплечью; запястье I. Толковый словарь Ефремовой. Т. Ф. Ефремова. 2000 … Современный толковый словарь русского языка Ефремовой
обручье — обручье, обручья, обручья, обручьев, обручью, обручьям, обручье, обручья, обручьем, обручьями, обручье, обручьях (Источник: «Полная акцентуированная парадигма по А. А. Зализняку») … Формы слов
ЗАПЯСТОК — муж. запястье ср. верхняя часть ручной кисти, соединяющая пясть (ладонь) с локтевыми костями (лучевою и локтевою) и состоящая из восьми комковатых косточек. | Запястье также рукавная обшивка, повязка по этому месту, и зарукавье, браслет, опястье … Толковый словарь Даля
ОБРУЧАТЬ — ОБРУЧАТЬ, обручить жениха с невестой (от обруч польск. кольцо? от рука, рукобитье?), надеть кольца на них, при чтении молитв и благословении, и при других обрядах. Обрученье обычно составляет третий обрядливый вечер до свадьбы: первый, гласное… … Толковый словарь Даля
Браслет — Браслет. Сирия, V век до н. э … Википедия
браслет — змейка, держатель, браслетик, запяст, ланцы, браслетка, запястье, украшение Словарь русских синонимов. браслет браслетка (прост.); запястье (устар.) Словарь синонимов русского языка. Практический справочник. М.: Русский язык. З. Е. Александрова.… … Словарь синонимов
запястье — см. браслет Словарь синонимов русского языка. Практический справочник. М.: Русский язык. З. Е. Александрова. 2011. запястье сущ., кол во синонимов: 4 • … Словарь синонимов
БРАСЛЕТЫ
БРАСЛЕТЫ
Археологи считают браслеты наиболее ранними из известных нам славянских украшений: они попадаются в кладах и при раскопках поселений начиная с VI века.
Слово же «браслет» пришло в наш язык из французского. Древние славяне называли браслет словом «обручь», то есть «то, что охватывает руку» (в том числе и кандалы: посейчас ещё наручники именуют «браслетами»). Во французском языке, кстати, «браслет» происходит от слова «bras» – «рука»; таким образом, исконно русское название было заменено на его точную кальку, только иностранную. Ну а слово «рука» бытует во многих славянских языках в одном и том же значении. Пытаясь выяснить его происхождение, разные учёные ищут ему соответствия в разных языках индоевропейской семьи, от литовского «собирать» до древнеисландского «угол». Но сказать определённо, откуда появилась в русском языке привычная нам «рука», а с нею и «обручь», мы пока не можем.
Витые и плетеные браслеты.
XI–XII века
»Обруч» давно пишется у нас без мягкого знака и в современном языке обозначает уже не украшение для руки, а «согнутую в кольцо пластину или стержень, прут» (Словарь С.И. Ожегова). Составленный в XIX веке Словарь В.И. Даля приводит его, наоборот, с твёрдым знаком («обручъ») в том же самом значении: «обод… большое кольцо или гнутый круг», или, в церковном обиходе, «запястье» (в смысле «браслет» слово «запястье» стало употребляться в конце ХV века). «Обручье», стоящее у В.И. Даля рядом с «обручем», также отнесено им к церковной терминологии и означает «запястье, наручь, наручень, опястье, поручь, поручье, зарукавень, браслет». Многие из этих слов часто встречаются в художественной литературе о Древней Руси. Между тем «обручье» появилось как множественное число к «обручу», когда он уже превратился просто в «согнутую пластину»; «опястье» в древнерусскую пору было «частью рукава у запястья»; «наручь» – деталью воинского доспеха, а не украшением; «наручье» же вообще значило «столько, сколько можно взять в руки, охапка»…
Дротовые браслеты.
X–XI века
А что касается того, кто в Древней Руси чаще носил браслеты – женщины или мужчины, – вопрос такой же непростой, как и в случае с гривнами. Археологи редко находят их в мужских погребениях и уверенно считают украшением специфически женским. Зато на страницах летописей мы встречаем князей и бояр «с обручи на руках» (отметим, что «обручи» иногда были и частью доспеха, но содержание текстов таково, что речь в них идёт, вероятнее всего, о браслетах). Уместно предположить, что здесь перед нами вновь «воинско-жреческая» ситуация. Заметим также, что в воинской культуре многих наших соседей браслеты занимали важное место, являясь, как и гривны, одним из символов доблести и желанным подарком из рук прославленного вождя. Так, викинги Скандинавии называли хорошего предводителя «дарящим кольца», и учёные пишут, что здесь имеются в виду браслеты, а не украшения для пальца руки.
Древние славяне делали свои «обручи» из самых разных материалов: из кожи, покрытой тиснёным узором, из шерстяной ткани, из прочного шнура, обвитого тонкой металлической лентой, из цельного металла (меди, бронзы, серебра, железа и золота) и даже… из стекла.
Ложновитые и узкомассивные браслеты.
XI–XII века
Тканые и кожаные браслеты, конечно, очень плохо сохранились в земле. Находки их единичны, но археологи справедливо указывают, что большая часть до нас попросту не дошла.
Стеклянные браслеты сохранились значительно лучше, ведь стекло хорошо противостоит коррозии и практически вечно. Другое дело, из-за их хрупкости тонкие витые браслеты находят в основном в виде обломков. Они в огромном количестве встречаются при раскопках древнерусских городов. Долгое время их, как вообще все стеклянные изделия, считали предметами импорта. Но тысячи найденных обломков убедили исследователей, что стеклянные браслеты были дёшевы и носились буквально всеми горожанками (а не только богатыми, как это было бы, окажись они действительно привозными). При поломке их выбрасывали, не пытаясь скрепить. Массовые находки стеклянных браслетов начинаются со слоя Х века. Голубые, синие, фиолетовые, зелёные, жёлтые, ярко окрашенные и блестящие, они были продуктом местных мастерских. Новые раскопки и сопоставления материалов покажут, в каком именно веке наши предки овладели секретами стеклоделия.
Несмотря на дешевизну, оживлённую торговлю и большую близость городского и сельского быта в те времена, стеклянные «обручи» (вероятно, опять-таки из-за хрупкости?) не прижились среди сельского населения, оставшись украшением специфически городским. Их исключительно редко находят вне городов, да и то, как правило, в ближайших селениях.
Учёные указывают, что стеклянные браслеты были заимствованы славянами из Византии и в больших количествах появлялись там, где строились христианские храмы с их мозаикой, оконными стёклами и поливной плиткой. Изучая стеклянные браслеты, удалось выделить две основные школы стеклоделия: киевскую и новгородскую. Здесь применялся разный состав стекла и различные красители, а стало быть, различалась и «мода».
Судя по всему, деревенский люд предпочитал металлические браслеты, в основном медные (серебряные и тем более золотые были достоянием знати). Носили их и на левой, и на правой руке, иногда на обеих, да притом по нескольку штук, на запястье и около локтя, поверх рубах и под ними… (Нелишне, кстати, заметить, что исследователи указывают – наряд славянских женщин был не столь богат металлическими украшениями, как у некоторых соседних племён.)
Пластинчатые браслеты.
XII век
Металлические браслеты хорошо изучены археологами, учёные делят их на множество типов и подтипов по способу изготовления, по особенностям соединения или художественного оформления концов. Тем не менее, в отличие, например, от височных колец, лишь немногие разновидности браслетов говорят нечто определённое о племени, к которому принадлежал носивший их человек. Учёные выделяют разве что новгородские «обручи» из витой проволоки с обрубленными концами. Может быть, браслеты считались менее «священными» предметами, чем те же височные кольца – принадлежность женского головного убора, который, как показано в предшествующей главе, очень мало менялся в течение долгих веков? Видимо, браслет было куда проще купить, подарить, выменять, не нарушая традиций.
Ладьевидный браслет и пластинчатый браслет – "русский сувенир".
XII век
Мода на некоторые браслеты распространялась по Европе с юга, из Византии. Археологи считают их продолжением ещё древнегреческих ювелирных традиций. Таковы, например, браслеты из дрота с концами, завязанными нарядным узлом. (Даже литые браслеты нередко делались в формочках, имитирующих такой узел.) Около Х века они появляются и на Руси и именно от нас приходят затем в Скандинавию, Финляндию и Прибалтику.
То же самое относится и к незамкнутым браслетам с концами, прекрасно оформленными в виде звериных головок. Некоторые из них вызывают споры учёных: часть исследователей полагает, что они были привезены из Византии, но другие настаивают, что в Х—ХII веках славянские ювелиры были уже высококвалифицированными мастерами и вполне могли создавать украшения не хуже византийских, в том числе и по древним античным образцам.
В большом ходу были браслеты, витые из нескольких проволок, «ложновитые», то есть отлитые в глиняных формочках по восковым слепкам с витых браслетов, а также плетёные – на каркасе и без каркаса. Все они очень разнообразны, встречаются даже такие, в которых пруток-основа оплетён мелкими колечками, напоминающими звенья кольчуги.
Очень красивы и разнообразны «пластинчатые» (согнутые из пластинок металла) браслеты, кованые и литые. Мода на некоторые из них приходила не из Византии, а, наоборот, из Северных стран. Например, широкие, массивные, выпуклые, литые, с характерным рисунком браслеты часто находят в Скандинавии, Финляндии, Карелии. Учёные называют их «ладьевидными». Нередко они даже застёгивались замочком, укреплённым на миниатюрных шарнирах. Славянским мастерам, жившим на территории современной Владимирской области, как видно, понравился чужеземный рисунок-змейка. Однако сам браслет они сделали на свой лад, из тонкой плоской пластины с завязанными концами, а узор нанесли в технике тиснения (с помощью штампа), которой не применяли северные кузнецы. В таком виде, уже в качестве «русского сувенира», эти браслеты попадают опять в Скандинавию – пластинчатые, да к тому же завязанные по-славянски, были там редкостью…
С домонгольских времён сохранились браслеты ещё одной разновидности – «створчатые», состоящие из двух половинок, соединённых маленькими петлями и застёжкой. На дошедших до нас образцах различимы изображения мифических животных, птиц и музыкантов, играющих на гуслях и дудках-сопелях. А рядом с музыкантами исполняют священную пляску девушки в рубахах с распущенными до земли рукавами.
Створчатый браслет-наруч из Тереховского клада.
XII – начало XIII века
Учёные вполне обоснованно предположили, что и сами браслеты были предназначены для участниц подобного ритуала. По-видимому, серебряные створки придерживали у запястья широкие, длинные рукава женских рубах; в момент священнодействия их расстёгивали, и рукава разворачивались подобно крыльям. Интересно, что найденные браслеты датируются ХII—ХIII веками, то есть были сделаны и использовались в языческих ритуалах спустя двести, если не триста лет после официального введения христианства. Вдобавок, судя по характеру погребений, они принадлежали княгине или боярыне. Вот так: по всей Руси уже стояли христианские храмы, а знатные жёны продолжали хранить ритуальные украшения, мало того – сами участвовали и даже возглавляли священный языческий танец. И это при том, что христианство на Руси, как известно, насаждалось «сверху»!
Различные сюжеты на створчатых браслетах.
XII–XIII века
Странная на первый взгляд ситуация объясняется просто, если учесть, что к тому времени князья и бояре не успели окончательно превратиться в угнетателей-феодалов, ненавистных народу. Простые люди по тысячелетней традиции продолжали видеть в них (особенно в князьях) «старейшин» своего племени, вождей не только военных, но и религиозных – верховных жрецов, посредников между людьми и Богами. И это накладывало на знатных людей определённые обязательства, которыми они не отваживались пренебречь. Племя верило: от личности князя, от выполнения им старинных обрядов, от его душевного и физического здоровья зависело благополучие всех остальных. Мы знаем, как непоколебимо держались языческие представления среди земледельцев. Попробовала бы жена или дочь такого «посредника между людьми и Богами» не прийти на языческий праздник, отказаться от священного танца, представлявшего собой моление о своевременном дожде, а значит – об урожае! Народного возмущения вряд ли удалось бы избежать…
Вот как много может поведать маленький браслет, пролежавший в земле почти восемь долгих веков.
Обручье
Иногда люди, работающие с древностями, «заболевают» мечтой о магии. Древние манускрипты жгут им руки. Кажется, что ради могущества и власти можно все – поднять из могилы призрак черного волхва, принести человеческие жертвы. И если случай отдаст в руки опасного честолюбца, именующего себя Магистром, могучий древний артефакт – быть беде. Веселый летний лагерь юных археологов превращается в поле битвы добра и зла, по округе рыщет оборотень, загадки множатся. Но даже Магистру нелегко справиться с пятнадцатилетними школьниками, готовыми пожертвовать собой ради друзей. Тем более, что в дело вмешался поклонник Шерлока Холмса – молодой сельский участковый. Он – романтик, и именно поэтому с ним так трудно бороться. Кто возьмет верх в последней битве, в глубине ночного леса, на Могиле Колдуна? Книга – финалист Международной литературной детской премии имени Владислава Крапивина сезона 2013 года.
Оглавление
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Обручье предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Глава 3. Инструментарий для работы с кровью
Перочинный ножичек в руках искусного хирурга далеко лучше иного преострого ланцета.
Из сочинений Козьмы Пруткова
Голова — эквивалент всего животного, задние ноги хищника усиливают его связь с хтоническим миром.
Е. Кузьмин. «Звериный стиль» евразийских степей
Свет настольной лампы резал глаза, Магистр отогнул занавеску и долго смотрел в темноту. Дотошный автор описал артефакт достаточно точно. Нет сомнения, что и все прочие его сведения достойны доверия. Какое счастье, что этому сумасшедшему арабу удалось благополучно унести ноги и вернуться домой. Иначе драгоценные сведения так и затерялись бы в глубине веков, оставив только след в тёмных преданиях неграмотных потомков детей Велеса. Но теперь… теперь ясно, что надо делать. Правда, полной инструкции араб не оставил, ограничился глухими намёками, но это не преграда. Подробные описания древних ритуалов имеются в других, параллельных источниках, все они Магистру давно и хорошо известны. Абд Фарадж добавил последний факт, но зато самый решающий.
Из подворотни вывернула машина, свет фар раздробился на тысячи струящихся осколков — оказывается, на улице давно сыпался дождь. Наверное, также блестит в лунном свете дамасский булат. Интересно, как умудрился купец выкрутиться из ситуации? Впрочем, это были личные проблемы Абд Фараджа, не стоит зря ломать голову. И без того есть над чем подумать. Во–первых, добыть сам артефакт. Если догадка верна, то его местоположение известно. Браслет сильно повреждён, но при утроении ритуала должен сработать. И второе… для ритуала нужна ещё одна вещь. До выезда в поле осталось полмесяца, время поджимает, а жулик–антиквар тянет время. Или просто хочет выманить у покупателя побольше денег?
Он их получит. Сначала — деньги. Потом, позднее, — все остальное. Магистр жёстко усмехнулся во тьму и вдруг так резко подался вперёд, что чуть не высадил лбом стекло. Внизу, в тени невидимых деревьев, перемещались две огненно–красные точки. Руки мгновенно стали липкими от пота, Магистр рванул на себя створку, позабыв выдернуть шпингалет, стекла жалобно задребезжали. В следующий миг до слуха долетел слабый звук двигателя отъезжавшей машины, красный отблеск мигнул и пропал. Подфарники! Ну конечно, а что это ещё может быть — в современном городе, в начале XXI века?
Сьва выгребла со стрежня, долблёнка сразу пошла ловчее, без натуги. Глянуть, разве, последний разок — где там гость? Над уже далёким островным берегом сиял Звёздный Воз. По тёмному склону опрометью, спотыкаясь, но ходко, бежала–карабкалась малая фигурка. Вот и ладно. Бежать может — значит, не вовсе плох, отойдёт… Больше не оборачиваясь, она частыми гребками погнала лодку. С ходу проскользнула неприметной для чужого глаза щелью в сплошной стене камышей, заполонивших берега заводи. На чёрной воде спали большущие снежно–белые лилии. Слабо журчала в тишине вливавшаяся в Мать–реку малая речушка. Убежище надёжное, даже самые сильные охотники стараются обходить это дурное место сторонкой. Всякое старухи рассказывали, а Сьве что? Было бы где долблёнку схоронить, а случись лихо какое — на то оберег есть. Укрыв лодку в заросшей пещерке, спрятавшейся локтях в ста от устья речушки–детки, она, хватаясь за прибрежный тальник, вернулась к заводи. Отряхнула нацеплявшийся на понёву травяной сор, выпрямилась и застыла как вкопанная.
В двух саженях перед ней ровный песок кончался и вверх вздымался глинистый обрывчик. Над его краем, перечёркнутый стрелами бурьяна, всходил рыжий щит луны, большой, как у пешего ратника… а между луной и берегом стоял ОН. Шести локтей в холке, весь узловатый. Помстилось, будто закрыл собой половину лунного щита… Чудище задрало морду, и длинный вой, от которого вмиг словно замёрзло все вокруг, насквозь пробил ночное небо. Будь на месте Сьвы Купава или Бусина — они бы пали и померли от боязни на месте. Но Сьва знала, и отец и старуха Костромонь сказывали, что было такое в старину — встречали люди оборотней, слуг Хозяина лесов, и живыми оставались. Только не бояться! Подземные боги — они слабее Велеса, им нипочём с Велесом не сладить. Лишь бы вступился Велес–то…
Зверь остановился перед наговорной чертой, скрипнул песок под когтями. Красные уголья глаз вспыхнули такой злобой, что волна жара в грудь ударила. Тупая морда улыбнулась до жути по–человечьи, и гадина спокойно шагнула в круг.
Она пятилась к воде. Зверь, только что катавшийся по песку и ревевший на всю округу, умолк и шёл на неё. Левый глаз пылает, как горн в отцовской кузнице, правый — заплыл, будто стёрли его. Пасть ощерена, синие губы вытянуты в нитку, клыки — куда там вепрю. Волкодлак прыгнул, и Сьва кувыркнулась назад через голову, нырнула рыбкой–карасём вдоль воды. Зверюга сгоряча кинулась следом, влетела передними лапами в приплеснувшую тихую волну. Речка вскипела, от сивой шерсти повалил дым, и оборотень с воем вылетел на берег. Сьва не смотрела, что он там, ей казалось: взгляни ещё раз — и душа замрёт насовсем. Она плыла, плыла, хлебая воду, до ломоты в руках и ногах, лишь бы скорей, лишь бы подальше от бережка. Речные Берегини, оборонившие в страшный миг, и здесь не оставили: мягкие водяные руки подхватили снизу, вытолкнули на быстрину, на серебряной струе вынесли в Мать–реку.
Сьва опомнилась, когда вокруг заходили–закачались крутобокие волны. Они лоснились тусклым ножевым блеском, и Сьва поняла, почему взвыл волкодлак. Смертные у Матери–реки объятия, не подпустит она нечисть… Завертела головой, но правый берег, где осталась тварь, потонул в ночи, и не слышалось оттуда ни звука. Под руку ткнулась плывущая по течению коряга, Сьва ухватилась, перевела дух. Чего ж ей теперь делать? На берег выходить боязно, а ну как волкодлак стережёт, а и тут болтаться негоже. До утра, глядишь, унесёт ещё к самому морю Хазарскому. Звёздный свет сыпался с неба, ночь ещё только–только поворачивалась к рассвету.
Сьва отпихнула корягу и начала выгребать встречь течению, стараясь не терять черневшего берега, не то утащит на самую быстрину. Она гребла изо всех сил, вскидываясь на волнах, раздвигала ставшую неподатливой воду. От бесконечного колыхания у неё скоро зарябило в глазах, плечи отяжелели. Уже не всякий раз Сьва успевала взлетать на гребни, с головой срывалась в ямы между ними, горстями отплёвывая холодную воду. Ей казалось, что она плывёт бесконечно долго, но приметный мысок над овражком, за которым рукой подать до родного селища, все не показывался.
Тугие подводные струи тянули назад, словно арканом, стоило на мгновенье перестать грести, её сносило на несколько саженей. Пробудившийся перед рассветом с полуденной стороны ветер не мог помочь Сьве, только будоражил гладкие бока волн серебряной рябью.
Из последних сил она повернула к берегу, плыть сделалось сразу легче, видно, заветный мысок уже близко и прикрывает от течения. Вывернувший невесть откуда вал ударил в лицо, и Сьва закашлялась, забилась, как рыба в верше. Отплевавшись, смахнула воду с ресниц и краем глаза поймала, углядела, как метнулась в тёмном кустарнике на берегу алая точка. Метнулась и пропала, спряталась. Но Сьва знала, что ей не померещилось. Все тело нестерпимо болело, руки и ноги не слушались, когда она, стиснув зубы, поплыла опять вдоль берега.
Наверное, надо было сразу плыть до той стороны, Сьве не раз доводилось одолевать вплавь Мать–реку, и на сей раз бы справилась. Но что зря жалеть, теперь–то ей точно не доплыть. Сьве захотелось закрыть глаза, перестать бороться, и пускай упокоят её ласковые Берегини. Совсем уж было собралась, когда ноги зацепили вдруг вязкое дно.
Коса! Нет, не выдали её речные Берегини, оборонили до конца. Эту подводную отмель, вытянувшуюся подле приметного мыска саженях в сорока от берега, Сьва знала прекрасно.
Она с трудом сделала несколько шагов и остановилась: в зарослях на мысу кто–то был. Разглядеть наверняка Сьва не могла, но это и не требовалось. В предутреннем воздухе стоял густой запах колдовской свирепой злобы, и ошибиться было невозможно. Оставалось только ждать, ждать светлой зари, прогоняющей лесную нечисть.
Голова кружилась, девушке казалось, что в движущемся мире она одна остаётся на месте, а заветный мыс, за которым прячется родное селение, уплывает вдаль вместе с рекой. Холодные струи сделались совсем ледяными и давили на грудь, как невольничьи путы. Сознание временами пропадало, в короткий миг прояснения она увидела, что ночной мрак посерел и над поверхностью реки ползут, завиваясь, плети тумана. Радость захлестнула и тут же погасла. Нет, нельзя ещё выходить на берег. Хороший охотник умеет выждать, когда его добыча потеряет осторожность. Ночная тварь была хорошим охотником.
Сьва тоже ждала, ждала целую вечность, обратив лицо к востоку, беззвучно шевеля посиневшими губами: «О, трижды светлое, приди!» Все вокруг замерло и ждало вместе с ней: Матерь–река, мокрые от росы травы, кусты ивняка, тысячи мелких лесных жизней. И лишь когда над белой волной тумана сверкнул и медленно поднялся огненный щит солнца, мир вздохнул одной грудью и ожил.
Переступая онемевшими ногами, Сьва побрела к берегу. В одном месте дно вдруг ушло из–под ног, и девушка чуть не захлебнулась, собственное тело стало тяжёлым, как ключ тянуло на дно. Сьва едва выползла на сухой песок, и её согнул пополам приступ свирепого кашля. Она схватилась руками за грудь, упала на колени. «Значит, все было зря, от злой лихоманки не убежишь, — подумалось равнодушно. — Отца только жалко… Ладно, лишь бы Линёк обратно в силу вошёл. Проживут как–нибудь вдвоём…»
Кашель унялся, стало можно дышать. Сьва вытерла рот и неверными шагами направилась к мысу. Она шла, и мир вокруг неё мерно кружился, покачивался, она ничего не видела и, когда вдруг упёрлась лбом в преграду, не сразу поняла, что случилось. Сьва медленно подняла глаза, взгляд скользнул по рубахе из волчьей шкуры, по широкой серебряной гривне, на которую падала густая, как ночной туман, борода. Позвид? Что жрецу Велеса нужно от Сьвы? Неужто волхв каким–то дивом прознал, что она посмела обратиться к Хозяину лесов сама, не спросясь его дозволения? Но предки всегда говорили с богами напрямую, отец рассказывал!
Сьва отважно взглянула Позвиду прямо в лицо и словно провалилась в чёрную яму. На месте правого глаза волхва взбух, налился кровавой синевой здоровенный желвак. Волхв медленно обнажил в усмешке частые волчьи зубы и неуловимо быстрым движением схватил Сьву за шнурок оберега. Блеснули четырехвершковые когти, не успевшие сделаться человечьими ногтями… Клочья шерсти, густо покрывающей кожу, распадались и таяли на глазах Сьвы, она увидела, как сверкнуло в лучах рассвета обручье чёрной бронзы на могучем запястье. Тогда к ней внезапно вернулся голос, она закричала, и звонкий мальчишеский голос отозвался сразу, словно эхом:
— Сьва, Сьва, сестрёнка! Я здесь!
Позвид рванул, шнурок лопнул, и волхв, повернувшись, исчез в зарослях за секунду до того, как на тропинку выскочил, припадая на больную ногу, встрёпанный Линёк.
Ранним воскресным утром город всегда кажется пустой квартирой, жильцы которой спешно укатили на дачу. За тёмными окнами офисов не теплится жизнь, на крыльце университета не гомонят студенты, редкие троллейбусы проползают по улицам спокойно и неторопливо. Водители не требуют от пассажиров сердитыми голосами «освободить двери», потому что и пассажиров–то никаких нет, кроме одного–двух чудаков, и кондукторша благодушествует, досматривая утренний сон прямо на рабочем месте. Хорошо ехать в таком троллейбусе утром, хорошо потом сойти в самом центре старого города и окунуться в тень липового сквера, прошитую косыми лучами ещё не горячего солнца.
Сразу за сквером торчит довольно массивное здание тридцатых годов прошлого века, того архитектурного стиля, который прозвали «сталинским ампиром». Прежде здесь помещался дом политического просвещения, в громадном зале на первом этаже собирались многолюдные собрания, гремели речи, в которых, очень может быть, намертво клеймились враги народа… Все в прошлом. Ампирный дом заснул и тихо ветшает уже второй десяток лет без капремонта. Оживает он только воскресным утром, ровно в восемь. Здесь собираются коллекционеры.
Магистр подождал в сквере под липами, пока толпа у входа не загустела окончательно, и смешался с ней. Поток коллекционеров внёс его в узкие двери (как и положено, из четырёх створок две были наглухо заперты) в зал, перегороженный сдвинутыми рядами столов. На столах было навалено все, что только когда–нибудь и где–нибудь копило человечество: марки сериями и россыпью, марки в кляссерах и кляссеры без марок, значки и старые открытки, ордена и иконы, спичечные коробки, старые чугунные утюги и изразцы XVIII века с надписями. Отдельным рядом расположились нумизматы, высыпав перед собой на столешницы горки мелких монет, в основном советских копеек разных периодов и американских центов.
Тут было на что посмотреть свежему человеку, было возле чего разинуть рот. Но Магистр, рассеянно скользя взглядом по столам, медленно двигался вместе с потоком идущих, не делая попыток притормозить и словно бы вовсе ничем не интересуясь. В конце зала людской поток запинался и тормозил, вынужденный обтекать нелепую квадратную колонну метров двух в сечении. Пользуясь этим, Магистр сделал шаг в сторону и остановился у бокового стола, уставленного всякой рухлядью. Здесь были пара скособоченных, как от хорошего удара, керосиновых ламп, несколько потемневших от времени серебряных ложек, пустой оклад от иконы и десяток железяк загадочного назначения. Хозяин, человек лет тридцати пяти, в джинсовой безрукавке со множеством карманов поверх клетчатой рубашки, сосредоточенно протирал бархоткой нечто, напоминающее овальный жетон калифорнийского полицейского, и даже не взглянул на покупателя.
Магистр извлёк из кармана серебряный николаевский рубль и нетерпеливо постучал ребром монеты о стол. Хозяин поднял глаза и, кажется, ничуть не удивился.
— Как видите. Или вы рассчитывали, что меня сегодня не будет? Вы потребовали у меня двухнедельный срок и обещали, что заказ будет выполнен. Сегодня закончится третья неделя. Предоплата внесена, и я хочу получить… вещь. Или вы не смогли достать, а зря кормили меня обещаниями? — в голосе Магистра змеёй проскользнула угроза. Николаевский рубль равномерно постукивал по столешнице.
— Прекратите стучать, это меня нервирует! — возмутился антиквар, бросая жетон и начиная тереть бархоткой переносицу.
— И все–таки? — Магистр поднял керосиновую лампу и начал с преувеличенным вниманием её разглядывать.
На лице антиквара одновременно выразились жадность и сомнение, но тут Магистр отвёл глаза от лампы и быстро взглянул из–под тёмных ресниц. Антиквар как–то пригнулся, вытянул из–под стола длинный ящичек, напоминающий пенал, и пробормотал:
— Здесь ваш заказ. Давайте деньги.
Магистр мягко отвёл ладонь продавца:
— Ладно. Но имейте в виду, вещь–то ценная, не стоило бы её тут. Впрочем, как знаете. Вот, не хотите ли инструментики глянуть?
Антиквар поставил на стол второй ящичек и сдвинул крышку. Внутри обнаружились чёрные круглые клещи устрашающего вида и нечто вроде скальпеля с круглым лезвием.
— Акушерские щипцы и ланцет, XVIII век, — бодро сообщил антиквар, одновременно сдвигая крышку первого ящичка.
— Я беру эти инструменты. — Магистр положил в ладонь антиквара заранее свёрнутые купюры. Свёрточек был тяжёл не по размерам, и недаром: внутри банкнот прятались четыре полновесных золотых соверена времён колониального владычества Великобритании.
Магистр не спеша обогнул колонну вместе с потоком народа, но на улицу не вышел. Вместо этого он свернул по коридору вбок и нырнул в дверь с обшарпанным клеймом WC. Но ни «М», ни тем более «Ж» за дверью не обнаружилось. Магистр увидел полутёмный коридорчик, заставленный швабрами и вёдрами, ничуть не удивился и прошёл в конец, где виднелась ещё одна дверца. Открыл её и вышел на улицу.