что такое голубое сало
Голубое сало
«Голубое сало» — постмодернистский роман русского писателя Владимира Сорокина, впервые опубликованный в 1999 году издательством Ad Marginem.
Содержание
Сюжет
Сюжет произведения вращается вокруг так называемого «голубого сала» — вещества уникальной структуры, которое вырабатывают клоны русских писателей. Действие романа разворачивается в двух временных пластах — второй половине XXI века (в Сибири и Москве будущего) и в альтернативном 1954 году (в сталинской Москве и гитлеровском Рейхе).
Стиль
Критик «Знамени» Марк Липовецкий отметил «многоязычие» романа Сорокина. С одной стороны писатель использовал «художественные языки Толстого, Чехова, Достоевского, Набокова, Пастернака, Платонова, Симонова, соцреалистического масскульта и проч.», с другой — речь персонажей включает старославянизмы, фразы на идиш, французском и немецком языке, а люди будущего говорят на особом жаргоне, изобилующем китайскими словами. В конце книги приводится специальный словарик с толкованием отдельных выражений. [1]
Скандал
Примечания
Ссылки
Сергей Андреевич · Соревнование · Геологи · Желудевая Падь · Заседание завкома · Прощание · Первый субботник · В Доме офицеров · Санькина любовь · Разговор по душам · Возвращение · Тополиный пух · Вызов к директору · В субботу вечером · Деловое предложение · Проездом · Любовь · Свободный урок · Кисет · Поминальное слово · Поездка за город · Открытие сезона · Обелиск · Дорожное происшествие · Памятник · Возможности · Морфофобия · Соловьиная роща · Ночные гости
Настя · Concretные · Аварон · Банкет · День русского едока · Ю · Лошадиный Суп · Зеркаlо · Пепел · Машина · Моя трапеза · Жрать! · Сахарное воскресенье
Марфушина радость · Калики · Кочерга · Сон · Харчевание · Петрушка · Кабак · Очередь · Письмо · На заводе · Кино · Underground · Дом терпимости · Хлюпино · Опала
Землянка · Русская бабушка · Доверие · Дисморфомания · Hochzeitreise · Щи · Пельмени · Dostoevsky-Trip · С Новым Годом · Юбилей · Капитал · Занос
Розовый клубень · Тетерев · Яблоки · Мишень · Месяц в Дахау · Утро снайпера · Сердечная просьба · Хиросима · Лазурната мас · Окружение · Кухня · Снеговик · Черная лошадь с белым глазом · Волны · Эрос Москвы (очерк) · Вид на завтра. Рев Годзиллы и крик Пикачу (очерк)
СТРАШНЫЙ СОН. О романе Владимира Сорокина «Голубое сало»
Все эти события составляют только первую треть нового романа Владимира Сорокина «Голубое сало». Не удивительно, что первый тираж книги, выпущенной эзотерическим издательством «Ад Маргинем», разошелся в считанные дни.
Я не только сочувствую первым и вторым, но и разделяю азарт третьих. Мне тоже самым интересным в сегодняшней литературе кажется соперничество Пелевина с Сорокиным.
Как бы ужасны ни были гримасы свободного книжного рынка России, насаждаемая им массовая культура НЕ МОЖЕТ помешать по-настоящему талантливому писателю. Масскульт не губит искусство, напротив, он постоянно подпитывает его.
Задав изначальные параметры своей вселенной, Сорокин никогда не выходит за ее пределы. Это постоянство навлекло на него несправедливые обвинения в однообразии. Сорокин, однако, повторяется не чаще тех более привычных нам авторов, что изучают отношения между «настоящей» и описанной реальностью. Сорокин пишет книги, чтобы продемонстрировать отсутствие таких связей.
Книга соблазняет читателя бурным сюжетом. Она заполнена мелькающим, как в голливудской ленте, действием. Водоворот событий втягивает в себя, не давая времени очнуться. Накатывающие волны событий укачивают до тошноты. Их гипнотическое воздействие мешает понять, что мы не мчимся к финалу, а стоим на месте.
«Вмиг перед Сталиным и Хрущевым были поставлены кастрюли с кипящим оливковым маслом и нехотя булькающим расплавленным сыром, тарелки со специями и с мелко нарезанной человечиной. Хрущев окунул спицу в кровавый кусок, быстро обжарил его в масле, затем посыпал свежемолотым перцем, обмакнул в сыр и отправил в рот. Сталин выбрал небольшой кусочек человеческой вырезки, неспеша поднес к губам и попробовал».
Книга «Голубое сало»
Год издания книги: 1999
Роман Владимира Сорокина «Голубое сало» стал одним из скандальнейших произведений не только в творчестве популярного современного российского писателя, но и всей современной отечественной литературы. Против этого произведения подавали в суд и организовывали акции протеста, его называли порнографией и надругательством над историческими личностями, но все это лишь подогревало интерес к роману. В итоге именно книга «Голубое сало», стала той «ступенькой», которая принесла Владимиру славу и признание причем не только в России.
Сюжет книги «Голубое сало» кратко
В романе Владимира Сорокина «Голубое сало» читать можно о событиях начало которых разворачивается в середине XXI века на просторах Сибири. В секретную лабораторию, расположенную между двумя сопками, пребывает филолог Борис Глогер. Так как лаборатория секретна, связь с внешним миром он может поддерживать только через голубиную почту. И его письма становятся основным источником информации. Главная цель их лаборатории – получение голубого сала. Это вещество с нулевой энтропией, назначение которого неизвестно. Но получить его можно только в качестве подкожных отложений великих писателей. Для этого в их таинственную лабораторию доставляют клоны Федора Достоевского, Антона Чехова, Льва Толстого, Владимира Набокова, Андрея Платонова, Бориса Пастернака и Анны Ахматовой. Все они имеют разную, но высокую степень идентичности.
В результате нападения на лабораторию патриотическая организация землеёбов захватывает все голубое сало и отправляет его в прошлое. Дальнейшие действия книги «Голубое сало» Сорокина разворачиваются в 1954 году. Это вымышленный мир, в котором Сталин заключил дружественный пакт с Гитлером. В результате в мире образовалось три центра силы с дружественными СССР и фашисткой Германией и нейтральной США. Голубое сало из будущего попадает в руки вымышленного Сталина, который передает его Гитлеру. Сало используют для введения в организм диктатора.
От политики нельзя быть свободным даже на унитазе.
Отзывы по книге «Голубое сало» Владимира Сорокина носят ярко выраженный диаметральный характер. С одной стороны, вызывает восхищение литературный талант писателя, который очень точно стилистически передал великих писателей, его придуманный жаргонный язык сначала вызывает отторжение, а затем восхищение, сюжет же вводит в заблуждение и заставляет задуматься. Но нельзя не отметить, что действия как такового в книге не очень много, а огромное количество упоминаний о сексе в различных его формах у многих вызывает отторжение. Добавьте сюда откровенное высмеивание многих исторических личностей и как считают многие полную аморальность романа. В итоге роман в жанре постмодерна Владимира Сорокина «Голубое сало» скачать можно посоветовать лишь тем, кто готов к экспериментам и не бросает книгу в стену при слове онанизм или описании гомосексуальных сцен.
Книга «Голубое сало» на сайте Топ книг
Книгу Владимира Сорокина «Голубое сало» читать настолько популярно, что она заняла достойное место среди 100 лучших современных российских книг. И несмотря на то, что интерес к роману постепенно затухает, мы еще не раз увидим его среди лучших книг современности.
Голубое сало Купить TXT
Что такое голубое сало
Роман Владимира Сорокина — модный в этом сезоне. Вокруг него шум в Интернете, его рецензируют ежедневные общеполитические газеты (вплоть до железнодорожного “Гудка”). Среди тех, кто решил высказаться, равнодушных нет — или “за”, или “против”. Кажется, что критики читали разные книги.
Владимир Сорокин
в поисках утраченного времени
Владимир Сорокин написал бестселлер. Экспериментируя с разными стилями и жанрами литературы — от рассказа до киносценария, но никогда не выходя за рамки именно экспериментального текста, он, видимо (мне хочется предположить наличие за авторским жестом некоего рационального подхода), решил попробовать себя в жанре бестселлера (не секрет, что бестселлер — это отнюдь не только удачный текст, но текст, отвечающий вполне определенным законам). Возможно, это удалось.
В свое время чем-то схожие с Сорокиным по своему тяготению к андеграунду 60-х — Саша Соколов и Э. Лимонов тоже писали “бестселлеры” — “Палисандрию” и “Палача”, каждый используя для этой цели свои излюбленные приемы (безумную монологичность первый и натурализм сексуальных описаний второй) и руководствуясь при этом не столько эстетическими, сколько прагматическими целями — добиться коммерческого успеха и тем самым закрепиться на иноязычном рынке. Популярными их тексты не стали. При чтении “Голубого сала” не оставляет чувство сознательной переклички Сорокиным с названными выше романами, особенно с “Палисандрией” (впрочем, эротические натуралистические описания, которыми изобилуют страницы “Голубого сала”, отсылают нас к лимоновской неврастении столь же обоснованно). Во всяком случае, уже второе издание сорокинского “Сала” говорит о том, что его попытка оказалась успешной. Соединив любимый тинейджерами жанр “фэнтези” с порнографическими описаниями (опять же отсылая нас к юношеским фобиям) и конкретными биографиями исторических персонажей от Сталина до Ахматовой и Пастернака (дань моде на документальную прозу), Сорокин тем самым создал вполне читабельное произведение, рассчитанное как на существование в среде массовой культуры, так и в среде филологического читателя, для которого сознательные отсылки автора к литературному контексту уже достаточный повод для анализа и взаимной рефлексии.
Напомню, что все предыдущие книги Сорокина (за исключением двухтомного Собрания сочинений, выпущенного издательством “Ad Margenеm”) выходили в России крошечными тиражами в 1—2 тысячи экземпляров, а большая часть тиража первого сборника рассказов писателя и вовсе была уничтожена.
Итак, перед нами “бестселлер”. Однако автор выбрал не безошибочный жанр “детектива” или женского “розового” романа (что, впрочем, в изложении Сорокина было бы прочитать не менее увлекательно, чем в изложении Ерофеева, я имею в виду его “Русскую красавицу”), а скорее историко-фантастический роман-приключение, сюжет которого утяжелен (или украшен) изысканной любовной историей. Эта история, имеющая форму любовной переписки, служит прологом и эпилогом книги, и ее необычность отчасти в том, что она — дань нынешней моде на переверсивный характер взаимоотношений: “Привет, mon petit. Тяжелый мальчик мой, нежная сволочь, божественный и мерзкий топ-директ…Твои ребра, светящиеся сквозь кожу, твое родимое пятно “монах”, твое безвкусное tatoo-pro, твои серые волосы, твои тайные цзинцзи, твой грязный шепот: поцелуй меня в ЗВЕЗДЫ”. По интонации эта любовная переписка нас напрямую отсылает к Сэй-Сёнагон и ее “Запискам у изголовья” (или даже к фильму Гринуэя, более массовому варианту прочтения известной книги, инкрустированному гомосексуальными сценами). И даже изысканное и вполне бессмысленное использование выдуманной специально для этого текста лексики (“Это не воспоминание. Это мой временный, творожистый brain-юэши плюс твой гнойный минус-позит…Несмотря на твой врожденный S tolz 6…” и т.п.) есть не что иное, как замена белоснежных пионов и алой шелковой одежды, которой любовалась Cэй-Сёнагон, объектами любования или восхищения (кодовой символикой) из некоего будущего, в котором происходит основное действие романа.
Вкладывая, как в русской матрешке, один сказочный сюжет в другой, Сорокин создает причудливую повествовательную канву, с трудом передающуюся пересказу. И все же без такого пересказа обойтись практически невозможно.
В две тысячи каком-то году в Сибири группа ученых выводит клонов известных писателей — Толстого, Достоевского, Платонова, Набокова и др., чтобы с помощью “этих тварей”, как пишет Сорокин, сублимировать создание “голубого сала” — нового вещества, откладываемого клонами. Когда процесс удается, полученное сало похищают представители “секты сибирских землеёбов, сбежавших от цивилизации в 2068 году, чтобы е…ать сибирскую землю” (мать-сыра земля становится для них желанной женой, совокупления с которой составляют смысл их существования, — одна из многочисленных аллюзий на современную ситуацию). С помощью капсулы времени землеёбы посылают голубое сало в 1954 год товарищу Сталину, который вместе со своим любовником Никитой Хрущевым похищают его у советского народа и других членов Политбюро, чтобы позже, уже в компании Гиммлера и Гитлера, сделав себе инъекцию препарата, стать вечными. Это фабула.
Но расцвеченная автором ткань произведения, его гротеск трансформируют привычные образы — Сталин в романе становится черноволосым красавцем наркоманом, совокупляющимся со столь же красивым худощавым и горбатым садистом графом Никитой Хрущевым. Ахматова (у Сорокина — ААА) описывается грязной опустившейся беременной старухой, рожающей в прямом смысле “черное матовое, меньше куриного, яйцо” своего творческого наследия, съедаемое рыжим мальчиком Иосифом “с отвратительным красным лицом”, ставшим таким образом ее восприемником…
Сорокин достаточно подробно выстраивает все сцены своего романа, который начинается с подробного описания (в форме писем некоему любовнику) истории выведения в инкубационных условиях клонов писателей:
“Объектов семь: Толстой-4, Чехов-3, Набоков-7, Пастернак-1, Достоевский-2, Ахматова-2 и Платонов-4”. Цифры означают ту или иную модификацию клона. “Второй RK Анны Андреевны Ахматовой. Инкубирована в ГЕНРОСМОБе. Первая попытка — 51% соответствия, вторая — 88%. Объект внешне полностью соответствует оригиналу возраста 23 года. Выращен за 1 год 11 месяцев. Сильная патология внутренних органов: практически все смещены и недоразвиты. Сердце искусственное, печень свиная… Издает частые гортанные звуки, нюхает правое плечо и предметы. В камере: лежанка эбонитовая (Южная Африка, 1900), светящийся шар свободного парения. Erregen-объект — кости неандертальца мужского пола, залитые жидким стеклом”.
Продуктом эксперимента становится написание клонами текстов, отвечающих стилистике их прообразов. Выглядит это вполне пародийно, к чему, впрочем, автор и стремится. То есть перед нами игра в литературные персонажи, которые узнаваемы, а потому отношение к которым пока еще не свободно от пиетета (или уважения), которое к ним испытывают читатели. Я процитировал абзац о клоне Ахматовой, поскольку Сорокин также неравнодушен к образу поэтессы (сумевшей в отличие от многих своих современников вполне сознательно сформировать, а позже и отредактировать миф о самой себе, строящийся на не противоречащих друг другу воспоминаниях) и в дальнейшем сознательно играет с этим литературным образом, как бы перенимая эстафетную палочку от самой писательницы.
— Раздави! Растопчи! Кишки мои на шины намотай! Кровищу мою гнилую в радиатор залей! Ровней понесет тебя конь твой стальной! — вопила толстуха, падая на колени.
Широкое круглое, с перебитым носом лицо ее было плоским, маленькие глазки сияли безумием; из-под бесформенных мокрых губ торчали мелкие гнилые зубы; невероятные лохмотья висели на приземистом, уродливо расширяющемся книзу теле; седые грязные волосы выбивались из-под рваного шерстяного платка; босые ноги были черны от грязи”.
Ахматова, Пастернак, Мандельштам — эти поэты столь трепетно любимы шестидесятниками, что Сорокину доставляет особый интерес в своем романе-коллаже использовать имена и образы именно этих писателей, пытаясь на сложном материале доказать свое право жонглировать литературными авторитетами и биографиями, делая их составной частью другого беллетризованного текста.
Столь же вольно и с размахом описана автором сталинская Москва, населенная пародиями (фактически клонами, созданными фантазией писателя) на Сталина и все его окружение. (Литература — есть фантазия, создание “из сора” бытовых деталей и реальных описаний иной действительности, то есть фактически по Сорокину — клонирование. Если поэт переосмысливает быт и исторические события, то почему материалом для таких “переосмыслений” не могут стать конкретные люди, те же поэты? “Алмазный венец” Катаева или “Сумасшедший корабль” Ольги Форш — ведь тоже не что иное, как лишь “фантазии” на тему реальных воспоминаний. И в этом смысле реальная игра в конкретных писателей более увлекательна, чем робкое присваивание им зашифрованных анаграмм. Так что Сорокин не более чем продолжатель дела Катаева. И все те дикости, которые совершают в “Голубом сале” люди из окружения Сталина — сыновья Яков и Василий, наряженные в кружевные платья, в образе трансвеститов, соблазняющих в ресторане “Метрополь” немецких офицеров и испанского дипломата, его дочь, раздевающая охранников и изнасилованная Гитлером, жена, спящая с Пастернаком, да и сам Сталин, совокупляющийся с графом Хрущевым… — все это не что иное, как зеркало эпохи, страны, с верой принимавшей любые измышления по поводу “предательств” бывших своих героев.)
Фактически В. Сорокин написал роман — как объяснение в любви к русской словесности. Он инкрустирует текст пародиями на произведения писателей, вполне беспомощными, но как бы выявляющими механизм их письма (эти тексты по сюжету пишут созданные “твари” — клоны любимых им самим писателей); откровенно отсылает нас к фабулам и образам “Палисандрии” Саши Соколова, “Альтиста Данилова” Владимира Орлова, романов Стругацких; да и героями самого романа становятся многие литераторы. То есть Сорокин сознательно “творит” новую реальность из узнаваемого и знакомого материала. (Кроме Белки, Женьки, Роберта и Андрюхи, всплывает в повествовании “лианозовская шпана”, грязный бандит Оська и проч. и проч.) Разрушая клишированные уже образы, он создает не менее запоминающиеся и яркие новые клише.
Читая роман, мы по-прежнему невольно любуемся тем старанием, с которым Сорокин наполняет текст излюбленной им низовой лексикой (“фекальной прозой” назвал его романы один из критиков), и образностью, также становящейся чем-то вроде условности, с которой приходится смириться, описаниями всевозможных инцестов и сексуальных извращений (так, кульминацией отношений Сталина с Хрущевым становится совместное поедание ими фондю — кусочков мяса, обжариваемых в масле самими участниками трапезы, — сделанного из тела только что убитого и расчлененного Хрущевым юноши-охранника).
Как романтичный влюбленный мальчик, Сорокин откровенно вожделеет отечественную словесность и “фекальная” лексика возбуждает его, как подростка возбуждает подсмотренная нагота. Как писатель, он полагает раздражить этими способами читателей, но эмоциональная доминанта в современном обществе давно уже находится в иной плоскости (именно поэтому Сорокин похож на романтика). Вынесенные им из детства фобии и запреты, которые обычно формируют художника, сегодня уже существенно другие. Молодежь уже не реагирует на все эти перверсивные темы как на недавно запрещенные, а потому возбуждающие (подглядывать через замочную скважину за совокуплением соседей по коммунальной квартире сегодня уже не так актуально, как в пору детства писателя Сорокина), и поэтому роман этот воспринимается скорее как попытка автора разговаривать с самим собой, выяснять отношения с собственным литературным пантеоном, с собственной латентной гомосексуальностью и психологическими травмами. И потому “Голубое сало” — книга грустная и откровенно автобиографическая. Это не Анна Ахматова
сумасшедшей старухой кружится по Лубянской площади — это Сорокин рожает черное яйцо, чтобы передать его другому поколению.
Гармоничность построенного автором мира напоминает поэзию (и не только потому, что именно поэты становятся прототипами героев романа). Сопроводив книгу словарем китайских слов и выражений, употребляемых в тексте (типа “табень”, “чжи-чан”, “шаоняняь” или “тюрить сухие отношения”), и используя в качестве таковых придуманные созвучия, накручивая одно сложно-придаточное предложение за другим, Сорокин повторяет в стилистике своей прозы сюжетный концепт романа и, как в спячку, пытается погрузить читателя в убаюкивающее пространство любовных эмоций. Но пространство это вызывает лишь жалость и чувство тревоги.
Существенная деталь — от всей цивилизации России, переродившейся (по Сорокину) к концу следующего века в страну сплошных “землеёбов” — единственно ценным, способным на производство вечного продукта (голубого сала), оказывается лишь литература. Это ли не сказка и не утопия.
Что такое голубое сало
© Владимир Сорокин, 1999, 2017
© А. Бондаренко, оформление, 2017
© ООО “Издательство АСТ”, 2017
– Взгляните! – воскликнул Пантагрюэль. – Вот вам несколько штук, еще не оттаявших.
И он бросил на палубу целую пригоршню замерзших слов, похожих на драже, переливающихся разными цветами. Здесь были красные, зеленые, лазуревые и золотые. В наших руках они согревались и таяли, как снег, и тогда мы их действительно слышали, но не понимали, так как это был какой-то варварский язык…
…Мне захотелось сохранить несколько неприличных слов в масле или переложив соломой, как сохраняют снег и лед.
В мире больше идолов, чем реальных вещей; это мой “злой взгляд” на мир, мое “злое ухо”…
Тяжелый мальчик мой, нежная сволочь, божественный и мерзкий топ-директ. Вспоминать тебя – адское дело, рипс лаовай, это тяжело в прямом смысле слова.
И опасно: для снов, для L-гармонии, для протоплазмы, для скандхи, для моего V-2.
Еще в Сиднее, когда садился в трафик, начал вспоминать. Твои ребра, светящиеся сквозь кожу, твое родимое пятно “монах”, твое безвкусное tatoo-pro, твои серые волосы, твои тайные цзинцзи, твой грязный шепот: поцелуй меня в ЗВЕЗДЫ.
Это не воспоминание. Это мой временный, творожистый brain-юэши плюс твой гнойный минус-позит.
Это старая кровь, которая плещет во мне. Моя мутная Хэй Лун Цзян, на илистом берегу которой ты гадишь и мочишься.
Да. Несмотря на врожденный Stolz 6, твоему ДРУГУ тяжело без тебя. Без локтей, гаовань, колец. Без финального крика и заячьего писка:
Рипс, я высушу тебя. Когда-нибудь? OK. Топ-директ.
Писать письма в наше время – страшное занятие. Но ты знаком с условиями. Здесь запрещены все средства связи, кроме голубиной почты. Мелькают пакеты в зеленой W-бумаге. Их запечатывают сургучом. Хорошее слово, рипс нимада?
АЭРОСАНИ – тоже неплохое. На них меня жевали шесть часов от Ачинска. Этот дизель ревел, как твой клон-файтер. Мы неслись по очень белому снегу.
“Восток-Сибирь большая”, – как говорит Фань Мо.
И здесь все по-прежнему, как в V или XX веке. Восточные сибиряки говорят на старом русском с примесью китайского, но больше любят молчать или смеяться. Много якутов. Из Ачинска выехали на рассвете. Аэросани вел молчаливый “белый жетон”, зато штурман-якут в форме мичмана хохотал всю дорогу, как наш фокусник Лао. Типичный представитель своего бодрого, L-гармоничного народа. Якуты здесь предпочитают мягкие зубы, одеваются в живородящую ткань китайского производства и активно пробируют мультисекс: 3 плюс Каролина, STAROSEX и ESSENSEX.
За шесть часов от этого куайхожэнь я узнал, что:
1. Любимое блюдо якутов – оленина в вороньем соку (из живой вороны среднего размера выжимается сок, в который кладут оленью вырезку, немного морской соли, ягеля, и все тушится в котле до плюс-директа. Пробируем через 7 месяцев?).
3. Любимый сенсор-фильм – “Сон в красном тереме” (с Фэй Та, помнишь ее фиолетовый халат и запах, когда она входит с улиткой на руке и ворохом мокрых кувшинок?).
4. Любимый анекдот (старый, как вечная мерзлота): обустройство туалета в Якутии. Две палки – одна замерзшее… от ануса отковыривать, другая – от волков отбиваться. Топ-директный юмор. А?
Хотя, когда я после шести часов вылезал из сиденья, мне было не до смеха.
ПРОСТАТА. Фиолетовый контур в глазах. Минус-позит. Бад-кан сер-по. Творожистое настроение.
Только ты поймешь меня, гадкий лянмяньпай.
Место моего семимесячного пребывания весьма странное. GENLABI-18 спрятана между двух громадных сопок, напоминающих ягодицы.
Во всем намек, рипс нимада табень.
Сопки покрыты редколесьем: лиственницы, елки. Меня встретил полковник – квадратный, L-невменяемый мачо с мутным взглядом и директ-вопросом: КАК ДОЕХАЛИ? Ответил честно: минус-робо. Этот пень тань ша гуа был разочарован. Когда спустились в бункер, я совсем потерял чувство времени: GENLABI-18 размещена в бывшем КП ПВО. Глубокое заложение. Армированный бетон эпохи совкома. Полвека назад здесь днем нажимали на кнопки, а ночами мастурбировали советские ракетчики.
Здесь же нет даже сенсор-радио. Verbotten: весь медиальный плюс-гемайн. Вся аппаратура на сверхпроводниках третьего поколения. Которые? Да. Не оставляют S-трэшей в магнитных полях.
Соответственно – не фиксируемы ничем.
Ну и: температура в аппаратной –28 °C. Неплохо, рипс лаовай? Там работают в костюматорах.
Счастье, что я не оператор и не генетик. Плюс-плюс-счастье, что доехал мой чемодан с “Чжуд-ши”, а значит – с моей L-гармонией.
Надеюсь, все будет лин жэнь маньи-ди, и я за эти семь месяцев не превращусь в крота-альбиноса с розовой простатой.
And so, нежная сволочь моя, пошел обратный отсчет времени. 7 месяцев в компании. 32 “белых жетона”, 1 полковник, 3 лейтенанта-оператора, 4 генетика, 2 медика, 1 термодинамик. Плюс нежноизвестный тебе логостимулятор. И это все на 600 верст.
Таков наш дахуй, как говорят за Великой Китайской стеной.
Погода: – 12 °C, ветер с левой сопки. Какие-то белые птицы на лиственнице. Рябчики? Бывают белые рябчики, поросенок? à propos, ты совсем равнодушен к Природе. Что в принципе неправильно. И минус-активно.
Пожелай мне не створожиться здесь от тоски, obo-robo и мороза.
Сегодня на ночь – прижигание по-старому плюс жир ящерицы да-бйид. Масло ба-сам доехало, слава Космосу. “Пять хороших” тоже целы. Вспомнил: “Жажда, совокупление, бессонница, хождение, сидение, переживания – все, что может вызвать волнение мочи, запрещается”. Жаль, ночью некому будет подержать кувшин.
Посмотрим, что здесь едят. Bear’s hug, мой узкобедрый ханкун мудень. Целую тебя в ЗВЕЗДЫ.
Нинь хао, сухой мотылек.
Гнилые сутки форберайтена миновали. Устал просить и командовать. Несмотря на то, что почти все “белые жетоны” – сверхсрочники, у них вместо мозга протеиновая пульпа для инкубаций.
Вчера на рассвете приползла гора аппаратуры. Слава Космосу, моя часть встала не в аппаратной, а в B-гидропоник. Не надо будет переодеваться и потеть. В общем – все начинается, рипс нимада. Твой теплый Boris неплохо устроился в этой бетонной чжи-чан. Моя каюта во втором конце. Так что стон биотеплиц не доносится. Это минус-директный звук, всегда раздражавший меня во всех командировках.
Познакомился со всеми. Генетики: Бочвар – краснощекий словообильный русак с дюжиной мармолоновых пластин вокруг губ, Витте – серый немец, Карпенкофф Марта – корпулентная дама с прошлым TEO-амазонки, любит: клон-лошадей, old-gero-techno, аэрослалом и разговоры о M-балансе. Фань Фэй – бодрый шанхаец твоего возраста. Блестяще говорит на старом и новом русском. Видно, что большой чжуаньмыньцзя в генинже хорошо ходит (коэффициент L-гармонии походки более 60 единиц по шкале Шнайдера). С ним говорили о засилье китайских блокбастеров. Ему плевать на тудин, конечно.